Книга Миграционный потоп. Закат Европы и будущее России - Андрей Савельев

Указанные проблемы говорят о крайне неудовлетворительном характере гипотезы Гумилева о космическом происхождении пассионарного энергетического всплеска. Для микромутации, о которой пишет Гумилев, нет надобности в космическом излучении. Мутация случайным образом дает группе индивидом новое качество, в дальнейшем формирующее этнос. (Можно предположить, что мутации усиливаются среди маргиналов именно в силу ослабления их жизнеспособности.) В одних случаях смешение генотипических различных групп приводит к ослаблению их жизнеспособности, в других — к повышению и получение преимуществ в сравнении с другими группами. Допустим, что так оно и есть. Но тогда этногенез имеет лучшие условия в местах наибольшего контакта различных этнических групп — на периферии ареалов их обитания или в условиях завоевания одного этноса другим. Иными словами, образованию этноса способствуют, прежде всего, маргинальные группы, слабо связанные с этническим ядром (включая завоевательные армии).

Действительно, Гумилев пишет, что новый этнос возникает только при сочетании двух и более этнических субстратов, двух и более культур на границе двух и более ландшафтов. К этому добавляется пассионарный толчок-мутация. Затем возникший этнос проходит 1) фазу подъема, которая имеет инкубационный и явный периоды; 2) акматическую фазу; 3) фазу надлома; 4) фазу инерции; 5) фазу обскурации; 6) фазу гомеостаза. Интересно, что уже в явном периоде фазы подъема носителями микро-мутации оказываются только пассионарии, а субпассионарии лишь противодействуют порывам пассионариев или, в лучшем случае следуют за ними, создавая балласт для социальных процессов. И только в акматической фазе завершается слияние столкнувшихся этносов — пассионарии доминируют. В фазе надлома снова обнаруживается конфликт и раскол — субпассионарии берут реванш и ослабляют жизнеспособность этноса. В фазе обскурации противоречия затухают (субпассионарии победили), а в фазе гомеостаза достигается равновесие этноса с природной средой.

Приведенную схему этногенеза Гумилев подкрепил обширным историческим материалом. Вместе с тем, этот материал преимущественно зачерпнут из истории слабозаселенного евразийского пространства и допромышленного этапа развития. Действительно, европейская история (а теперь уже и общемировая) знают беспрерывный контакт многих этносов — границы государств не совпадают с этническими ареалами; этносы легко преодолевают ландшафтные барьеры; маргинальность присутствует уже не только на территориальных границах, но пронизывает все общество и все пространство. Но никакой активизации этногенеза в последние столетия не заметно. Остается полагать, что перестали поступать космические импульсы?

Даже евразийский исторический материал позволяет объяснить «пассионарный» всплеск, как и этнический упадок, вполне земными причинами. Если закрыть глаза на таинственность возникновения нового знания, то все остальное выглядит как простая технология, эксплуатирующая природные ресурсы и автоматически наращивающая численность этноса. Ландшафт дает этносу повышенную продуктивность до тех пор, пока его ресурсный потенциал не исчерпывается.

Известен пример Букеевской орды, которой было позволено поселиться в 1801–1803 годах в междуречье Волги и Урала на пустующих землях Рын-песков. За 20 лет поголовье скота здесь увеличилось с 200 тыс. до 5 млн. Последующий экологический кризис (недостаток кормов) потребовал сокращения поголовья до 1,5–2,5 млн. Но даже при таком кризисе численность орды за 40 лет увеличилась с 50 тыс. человек до 150 тыс.

Если считать такую закономерность общей, то можно оценить рост численности татаро-монголов Золотой Орды за столетие со времени окончания завоевания Восточной Европы в 1242 году до первой эпидемии чумы в 1346 году. Численность завоевателей-скотоводов должна была вырасти с нескольких сот тысяч до нескольких миллионов. При нормативах владения скотом, подобным существовавшим в Букеевской орде, экологический кризис был неизбежен — сотни миллионов животных должны были превратить обширные пространства леса и степи в пустыни и полупустыни. Именно экологический кризис в сочетании с культурной парадигмой, не позволявшей переходить к земледелию, подорвал силы золотоордынцев. Столь многочисленный этнос уже невозможно было превратить в кочевое войско, история не предоставила также возможностей избавить золотоордынцев от противоречий и конфликтов во властной элите. Набеги татар на славянские территории уже не могли носить характера тотальной войны — в XV веке там, где прокатывалось татарское войско, пространство превращалось в пустыню. Но Русь теперь была более продуктивной экономически, что, в конце концов, привело и к численному перевесу, и к переходу на службу русским многочисленных татарских отрядов, с помощью которых Иваном Грозным была взята Казань. Крымское ханство продержалось до конца XVIII века только вследствие поддержки Турции и отвлечения сил России на борьбу с Польшей и завоевание Сибири.

Этические установки, которые Гумилев приписывает каждой из стадий этногенеза могут быть многократно отнесены к разным историческим периодам одного и того же народа. Фаза обскурации с конформистским лозунгом «Будь таким, как мы!» может быть для России в равной мере отнесена и к советскому застою, и к периоду ельцинизма, и к Смуте. Напротив, верховенство долга («Будь тем, кем ты должен быть») — к периодам Отечественной войны 1812 года, Великой отечественной войны 1941–1945. Историческая обусловленность этического императива налицо. Скорее здесь просматриваются быстрые фазы государственного развития, чем растянутого на целые эпохи этнического.

Более плодотворной гипотезой Гумилева стоит считать предположение о создании этноса из консорции — объединения небольшой группы людей, связанных взаимной симпатий, единой целью и общей исторической судьбой. Такая группа может образоваться без всякого смешения с другим этническим субстратом. И даже напротив — сплотиться в противостоянии враждебному этническому окружению.

С древних времен всякое этническое смешение было связано с нестабильностью, кризисом сакрального, наступающим в случае внезапных катаклизмов (смерть вождя, голодомор и т. п.). Ослабленный этнос в этом случае лишается веры в своих жрецов и спасительную силу религиозных ритуалов. Возникает всеобщее недоверие и крушение иерархии социальных статусов. Только в этом случае может возникнуть обращение к варягам: «Земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет. Придите и владейте нами». Сакральность стабильного этноса в случае кризиса может быть признана действительной, а собственная — ложной. Тогда «не совсем людьми» для остатков родовой аристократии (например, сохранившихся после междоусобицы в одном из родов) оказывается большинство собственного этноса. Именно в этом случае «чужак» может быть избран вождем, отвечающим за преодоление сакрального кризиса и берущим на себя функцию учреждения новой сакральности. Если функция выполнена, возникает новая социальность, если нет — чужак становится ритуальной жертвой и социальность становится без него.

Определенное смешение в такой модели нестабильности возможно, но оно не способно серьезным образом изменить антропологические признаки этноса, поскольку «чужаки» составляют ничтожное меньшинство — часть ведущего сословия, которая в дальнейшем растворяется в этническом большинстве. Меняется культурная парадигма, но генофонд остается прежним. Более того, новая культурная парадигма приспосабливается к законам этнического менталитета и вмещающего ландшафта — только в этом случае доказательство жизненности новой сакральности может состояться.