Книга Джин с Толиком - Анатолий Горбов

Глава тридцать третья, про чифирь на брудершафт с киллером

Гвозди бы делать из этих людей.

В мире бы стало гораздо гвоздей.

Из т/с «Агентство НЛС» (2001)

Точнее, меня одурманило специфичным ароматом пороховых газов.

Запах! Я блаженно улыбнулся, и прикрыл глаза, втягивая результат сгорания великой придумки древних китайцев и автоматически продолжая щипать бедную ногу. Запах окончился очень быстро, а вместо него мой мозг посетила звуковая комбинация без каких-либо интонаций, сложившаяся в несколько простых слов, спасших мою жизнь окончательно: «Дядю Вову не срисовал [4]. Будяк [5]какой-то. Валить [6]его и – валить отсюда».

Прежде чем он приподнял гипертрофированное из-за глушителя дуло своего пистолета, я, все еще с улыбкой, промямлил:

– Дядя Вова? Да я тут шеро [7]недавно запятнал, сейчас и старшего дворника не призна́ю…

– А он мне т-туфту [8]толкал, что пациент – л-лох голимый, филки [9]з-захамничал [10]… – проворчал начало оправдательного приговора киллер.

Такого напряжения мозговых извилин я не испытывал ни на одном невыученном экзамене. Приходилось, пользуясь своими куцыми знаниями фени, одновременно переводить «с», и тут же «на». Из-за этого я тормозил с ответами, и дядя Вова окончательно уверился в том, что голову я поранил существенно, причем в самом уязвимом месте.

Выделение норадреналина организмом велось по принципу «Пятилетку за три дня». Мои короткие волосы были залиты по́том, словно рис на вьетнамских полях. Было страшно наклонять голову – почему-то казалось, что этот бассейн тут же выплеснется и зальет палас. Робко постучавшейся в сознание мысли о том, что поверхность головы выгнута, а не вогнута, вообще никто не открыл – весь остальной мозг боялся. Руки мои не тряслись только потому, что я их вообще не чувствовал.

Откуда мне был знаком голос, особенно заикание, да и лицо этого киллера, я не помнил. Кроме варианта белого пятна ночера пятницы, тринадцатого, в голову ничего не приходило. Когда он предложил мне сигарету, закуривая сам, а я в ответ махнул головой и скрестил руки, этот вопрос окончательно решился в пользу пятницы, ибо Вова, кивнув, продымил кольцами:

– А, ну да, б-была ж у тебя маза [11]з-завязать [12]…

В моей голове откуда-то всплыла фамилия дяди Вовы – Заяц. Я даже нашел в себе силы мысленно улыбнуться способности современного общества эволюционировать (или все же деградировать?) травоядного зверя в матерого хищника. Ведь его показательная фамилия в кличке не отразилась совершенно…

Из тяжелого для меня, по причине языкового барьера, разговора, и непосредственной близости огнестрельного оружия, я узнал, что от смерти Толика Толиковича спасло не то, что он – уважаемый Крашанок. Точнее, не совсем это. Оказывается, Свин, оплативший заказ, сказал, что нужно убрать обычного обывателя, не желающего платить долги.

Голова же Крашанка стоила явно больше, и вообще – убирать авторитетного вора (вор я, оказывается!), было связано с определенными проблемами и решением воровского совета – ну, во всяком случае, для представителей старой школы, к которым дядя Вова и относился.

Решающим фактором, искривившим траекторию первой пули, и отменившим вылет следующих свинцовых подарков, был недостаточный размер гонорара. Чтобы там дядя Вова не рассказывал мне о понятиях…

Я посвятил киллера в подробности недавней автомобильной аварии со свиновским внедорожником, в результате которой я якобы и повредил себе голову, а также обрисовал свои планы взыскать со Свина за базар – не вдаваясь в подробности полученных мной оскорблений. Что-то мне подсказывало, что если бы их действительно услышал Крашанок, то Свин, один раз шлепнувшись на газон, больше бы оттуда не поднялся.

В ходе долгой беседы мы чифирнули – к счастью и удивлению, в кухонном шкафу нашелся антикварный мелколистовой черный чай, который, видимо, принадлежал хозяевам квартиры, так как я такой никогда не пил. Дядя Вова взялся готовить чифирь [13]сам (вот я бы ему наготовил!), бухнув в пол-литровую кружку с надписью Boss, почти доверху наполненную кипятком, всю пачку и накрыл сверху минут на десять тарелкой. Потом отцедил густую жидкость, перелил в кружку поменьше, сделал три глотка, и, передавая кружку мне, причмокнул от удовольствия:

– Ядово [14]…

Я сделал также три глотка, и передал кружку, словно косяк, обратно, значительно кивнув и сжав губы, боясь выплюнуть эту горячую терпко-горькую жидкость, которая к тому же нестерпимо воняла сгоревшим порохом.

Никак не удавалось вызвать новую синестезию. Сначала я пробовал зацепиться за тактильные ощущения, но кружку псевдослесарь постоянно подавал ручкой ко мне, а сам абсолютно спокойно держал горячий фаянс прямо за бока. За вкус его поймать тоже не удавалось – видимо, этот любимый им и абсолютно непривычный для меня напиток дарил нам разные вкусовые ощущения. А может быть, я просто сильно отвлекался на арго-переводы, и не мог сконцентрироваться на желаемом?

К концу первой кружки мое сердце вернулось к уже выученной им пляске Святого Витта, и изобретательно придумывало новые па, больше походившие на акробатический рок-н-ролл.

Когда мы закончили, я сильно взмок. По́том были пропитаны даже носки. Руки начали обретать чувствительность, и при этом предательски – нет, не вздрагивать, а дергаться в судорогах. Не иначе, сердце и до них добралось, и научило плохому.

Вскоре Вова, открутив глушитель, уложил свой инвентарь в ящик для инструмента, и стал окончательно походить то ли на сантехника, то ли на слесаря-инструментальщика, причем – непременно героя социалистического труда. На татуировку в виде перстня с кинжалом, обвитым змеей [15], я старался не смотреть, и глупо улыбался, демонстрируя последствия придуманной черепно-мозговой травмы.