Книга Кома - Сергей Анисимов

Они распрощались, и Артём побрёл домой. Николай прошёл за ним метров тридцать, до угла следующего дома, чтобы посмотреть, не выйдет ли к нему подстраховывающий его спину человек, если такой есть. Нет, не вышел. Артём, как и он сам, был, похоже, одиночкой. Тяготы основных и реальных дел, – вплоть до разговора с бомжами, с ним делил Дашин отец, но встречу с её странноватым знакомым по работе Артём настолько многообещающей не счёл. На что, разумеется, имел полное право. Совершенно так же было понятен и тот факт, что он не предложил помощь хотя бы в форме ночлега. Ему было не до того.

Николай вернулся к киоску, купил на металлическую мелочь шоколадный батончик, и меланхолично его сжевал, разглядывая ряды пивных бутылок. Идти хоть куда-то было всё-таки надо. На вокзалах сейчас не поночуешь, даже с паспортом в кармане, а всё остальное стоит денег. Одежда на Николае, после на редкость удачного захода домой, была чистой, – от рубашки до носков, и пару дней можно было бы просто поночевать на отделении, затоварившись в том же или другом киоске одноразовым «жиллетом» и пачкой жевательной резинки вместо зубной щётки. Но сейчас для этого было поздновато – попытка пробиться на отделение сквозь намертво запертые в эти часы двери вахтёршу была чревата долгими объяснениями, а то, как туда прошёл тот тип в ночь прошлой пятницы, Николай так и не знал.

– Эй, парень…

Бомжик всё же закончил нарезать круги вокруг него, и подошёл попросить немного денег. Николай не дал, – самому было мало. Отойдя от метро и счастливо разминувшись с милицейским патрулём, он пошёл пешком по ночному городу: торопиться, в конце концов, было некуда. Примерно пятый или шестой подъезд из оставшихся по правую руку оказался без кодового замка, и Николай в него с интересом заглянул. Чистотой и излишним освещением подъезд не блистал, и это его вполне устроило. Планировка тоже была подходящей. Поднявшись по пахнущей дрянью лестнице до пролёта между двумя последними этажами, Николай прошёлся вдоль дверей, и ничего особо интересного не обнаружил. Подоконник был изрезан и покрыт ожогами от потушенных об него сигарет, но зато он был длиной почти в полтора метра, поэтому Николаю удалось на нём очень неплохо устроиться. Он даже не задумался посмотреть на часы, настолько быстро уснул, подложив согнутую вдвое сумку с халатом под поясницу. Усталость взяла своё, и заботиться об излишних удобствах не приходилось. В первый раз он проснулся где-то в полшестого, когда впервые заработал лифт – со скрипом и рычанием. Второй – через полчаса, от голосов на лестнице, на несколько площадок вниз. Третий – от того, что кто-то тряс его за плечо.

Не открывая глаз, Николай высказал несколько несложных японских фраз, сообщающих невидимому собеседнику, что он доктор, что это – весьма красивый дом, и что у него очень болит спина. Первая и последняя фразы были чистой правдой. Тряска и вопросы в стиле «Чего разлёгся?» прекратились, и Николай поднял голову, встретившись глазами с мужиком лет сорока, явно никогда не касавшегося начального курса «Японского для всех». Лицо у него было здорово удивлённое.

– Сколько времени? – спросил Николай, и сразу же сам посмотрел на часы. «7.25».

Мужик покачал головой и отступил на шаг назад. Это позволило держащемуся за спину Николаю разогнуться и спустить ноги на пол. Если бы он сейчас достал из сумки докторский халат с фонендоскопом, одел их на себя, и поднял бы руку, мужик наверняка убежал бы с громким криком. То, как это могло бы выглядеть, настолько Николая восхитило, что поднялся на ноги он уже полностью проснувшимся, извиняющеся мужику улыбаясь, – как будто тот мог прочитать его мысли. Лучшей практической шуткой за последние несколько лет он считал ту, что на его глазах произвёл тот же Алексей Степанович прошлой весной, почти с год назад. Сейчас он упустил шанс её побить.

Вдовые тогда собирались куда-то уходить, и забежавший на десять минут занести на Малую Посадскую что-то из лекарств Николай решил постоять с дедом Лёшей у подъезда соседнего дома, пока не спустится его жена. На исчезнувшей потом лавочке сидело несколько старушек, немедленно начавших в полный голос комментировать внешность невежливого молодого человека, и вообще явного наркомана, как и вся молодёжь, – то есть его. К удивлению повернувшегося к ним спиной Николая, Алексей Степанович неожиданно начал старушкам поддакивать, развивая тему. Молодёжь гадкая, правительство тоже, цены растут. Интонации в голос он подпускал такие, что старушки только моргали, в восхищении и во все глаза глядя на пропущенного ими 30–40 лет назад мужчину: то ли полковника в отставке, то ли крупного индустриального начальника, скучающего на пенсии. Окончательно и до упора очаровав бабушек за считанные минуты, Алексей Степаныч, уже глядя на идущую к нему заранее недовольную жену, выдал ещё пару подобных фраз про не уважающую старших молодёжь, и закончил словами: «Эх, что за времена дурацкие… А ведь я ещё помню время, когда одуванчики на газонах были маленькими… И не охотились на людей…». И ушёл, оставив и бабулек, и самого Николая с широко открытыми ртами.

Теперь, бредя по улице обратно в сторону метро, он только покачивал головой, вспоминая. Надо было всё же рискнуть и пошутить. Если бы не желание привлекать к себе сейчас как можно меньше постороннего внимания, Николай так и сделал бы: шутка не подходила ни для КВН, ни вообще для любой другой ситуации, но в этот раз этот могло быть действительно здорово.

Остановившись у того же пятачка с киосками, где он ожидал вчера Артёма, и даже на всякий случай покрутив головой в надежде его увидеть, Николай разменял выданную отцом купюру, купив себе очередной шоколадный батончик, плюшку с корицей, и пачку жевательной резинки. Вчерашние массажные деньги он предпочёл приберечь: они были в мелких купюрах, а это было полезнее для расходов по мелочи. Перейдя к соседнему киоску, обвешанному плакатами с изображениями проработанных в «Фотошопе» юных див с сияющими волосами и матовой кожей, он потратил ещё два десятка рублей на упаковку из двух якобы «биковских» одноразовых «станков», которую запихнул в сумку. Добираться до больницы было не так уж далеко, но Николаю захотелось съесть хотя бы такой убогий завтрак с комфортом, на родном отделении, в обнимку с одолженным у кого-нибудь чайным пакетиком, и он не стал терять времени.

До «Петроградской» он добрался без приключений, выехав наверх эскалатора уже в окружении таких же торопящихся по клиникам врачей и медсестёр, и сотен студентов, спешащих на свои семинары и лекции. Вагон метро пах формалином и пенициллином – на «Пионерской» располагались основные общежития Первого Меда, и Николай без труда вписался в самое начало основного потока. Разговоры в вагоне, на эскалаторе, на улице по дороге к университету тоже были самые обычные: о зачётах, о больных, о вечере вчерашнего дня, – проведённом кем-то с учебником, кем-то с пивом, кем-то с подругой. На этой же станции выходили ближайшие соседи медиков – ребята из трижды уже переименованного ЛЭТИ{14}, у них разговоры были свои.

Раздевшись у своего шкафчика, и с интересом посмотрев на свежий отпечаток чей-то подошвы на покрывающей его белой масляной краске, Николай побрёл по коридорам, здороваясь с уборщицами. Кабинет Свердловой был ещё заперт, в щели торчал сложенный в несколько раз лист бумаги – чья-то записка. Врачебный туалет был уже открыт, и Николай кое-как побрился, проведя по лицу сточенным мокрым обмылком. В ординаторской тоже никого ещё не было, а дежурный врач явно где-то бегал, подчищая хвосты перед утренней конференцией. Через 10–15 минут врачи уже должны были начать собираться, но пока комфорт никто не отменял. Кинув на стол сэкономленную плюшку, и заглянув под приподнятую крышку с недоеденного врачами с вечера шоколадного набора среднего уровня шикарности, он долил воды в электрочайник и ткнул пальцем в кнопку на его «спинке». Чайник сразу зашипел и зашуршал. Дожидаясь, пока он окончательно закипит, Николай приготовил себе чашку, плеснув в неё пахнувшие уже только мокрыми опилками остатки заварки: пакетика в округе видно не было, а заваривать чай заново и по-нормальному ему было лень.