Книга Падение. Изгнание и царство - Альбер Камю

Вдруг он подозрительно взглянул на д’Арраста:

– Ты не смеешься, а?

– Нет, не смеюсь. Нужно выполнять то, что пообещал.

Тот хлопнул его по плечу.

– Теперь пошли к моему брату, он на реке. Я тебе приготовлю фасоль.

– Нет, – сказал д’Арраст. – У меня дела. Если хочешь, вечером.

– Ладно. Но сегодня ночью в большой хижине танцы и молебны – праздник святого Георгия.

Д’Арраст спросил его, будет ли он тоже танцевать. Лицо кока вдруг посуровело; впервые он отвел глаза куда-то в сторону.

– Нет, нет, я не буду танцевать, завтра нужно нести камень. Он тяжелый. Сегодня вечером я приду почтить святого. Потом рано уйду.

– Это долго длится?

– Всю ночь и немного утром.

Он как-то пристыженно посмотрел на д’Арраста.

– Приходи на танцы. А потом ты меня уведешь, иначе я останусь, начну танцевать и, может, не смогу остановиться.

– Ты любишь танцевать?

Глаза кока плотоядно заблестели.

– О да! Люблю. И потом, там сигары, святые, женщины. Все забываешь и больше себе не хозяин.

– Там будут женщины? Все женщины города?

– Города – нет, но из хижин – да.

Кок уже снова улыбался.

– Приходи. Капитану я подчиняюсь. И ты мне поможешь завтра сдержать обещание.

Д’Арраст почувствовал, как в нем нарастает раздражение. Что ему до этого нелепого обета? Но он видел перед собой красивое открытое лицо, доверчиво улыбающееся ему; это черное лицо, казалось, излучало здоровье и жизнелюбие.

– Ладно, приду, – сказал он. – А теперь я тебя немного провожу.

Не зная почему, он тут же вновь представил, как черная девушка подавала ему «угощение для дорогого гостя».

Они вышли из сада, зашагали по грязным улицам и дошли до ухабистой площади; ее окружали невысокие дома, от чего она казалась еще более просторной. Теперь по штукатурке домов текла влага, хотя дождь по-прежнему лишь накрапывал. Сквозь рыхлое покрывало неба доносился приглушенный шум реки и шелест деревьев. Они шли в ногу шаг в шаг, тяжелый у д’Арраста и упругий у кока. Время от времени кок поднимал голову и улыбался своему спутнику. Они направились к церкви, возвышавшейся над домами, достигли конца площади, потом прошли по грязным улицам, где теперь витали резкие и назойливые запахи кухни. Время от времени из какой-нибудь двери женщины с тарелкой или кухонной утварью в руках высовывали любопытные лица, потом исчезали. Миновав церковь, они углубились в старый квартал, зажатый между такими же низкими домами, и вдруг вышли на шум невидимой реки позади хижин, которые д’Арраст сразу узнал.

– Ладно. Я тебя оставляю. До вечера, – сказал он.

– Да. У церкви.

Но кок все еще удерживал д’Арраста за руку. Он явно колебался. Потом все-таки сказал:

– А ты никогда не взывал к Богу, не давал обещания?

– Пожалуй, однажды.

– При кораблекрушении?

– Вроде того.

И д’Арраст резко вырвал руку, уже повернулся, чтобы уйти, но в этот момент встретил взгляд кока. Он поколебался, потом улыбнулся.

– Могу тебе сказать, хотя это и не важно. Один человек умирал по моей вине. Тогда, мне кажется, я просил небеса.

– Ты дал обещание?

– Нет. Но я хотел бы дать обещание.

– Давно это было?

– Незадолго перед тем, как приехать сюда.

Кок взялся руками за бороду. Его глаза блестели.

– Ты капитан, – проговорил он, – мой дом – твой дом. И потом, ты мне поможешь сдержать обещание, как будто ты дал его сам. Это тебе тоже поможет.

– Не думаю, – улыбнулся д’Арраст.

– Ты гордец, капитан.

– Я был гордецом, теперь я одинок. Но скажи мне, твой Добрый Иисус всегда тебя слышал?

– Всегда? Нет, капитан.

– Но тогда как же?

Кок рассмеялся чистым детским смехом.

– Что ж, ведь он свободен, разве не так?

В клубе, где д’Арраст завтракал с почетными горожанами, мэр сказал ему, что он должен расписаться в золотой книге муниципалитета, чтобы по крайней мере осталось свидетельство о великом событии – его прибытии в Игуапу. Судья со своей стороны нашел две или три новых формулировки, чтобы прославить, помимо добродетелей и талантов их гостя, простоту, с которой д’Арраст представлял у них великую страну, к которой имел честь принадлежать. Д’Арраст в ответ сказал только, что действительно имеет эту честь и что ему посчастливилось получить от компании подряд на эти длительные работы. На что судья, озадаченный его чрезмерным смирением, воскликнул:

– Кстати, вы подумали, как нам поступить с начальником полиции?

Д’Арраст, улыбаясь, посмотрел на него.

– Да.

Он счел бы личным одолжением и исключительной любезностью, если бы от его имени соизволили простить этого шалопая, чтобы пребывание его, д’Арраста, здесь, где он был так счастлив узнать этот прекрасный город и его жителей, началось в обстановке согласия и дружбы. Внимательно слушая его, судья улыбался и качал головой. Некоторое время он поразмышлял с видом знатока над сказанным, затем обратился к присутствующим, чтобы они порукоплескали благородным традициям великой французской нации и, снова повернувшись к д’Аррасту, объявил, что удовлетворен тем, как закончилось это дело.

– Раз так, – заключил он, – мы сегодня вечером пообедаем с шефом.

Но д’Арраст сказал, что друзья пригласили его на церемонию в честь святого Георгия в хижинах.

– Ах так! – сказал судья. – Что ж, я рад, что вы туда идете. Вы убедитесь, что наш народ трудно не любить.

Вечером д’Арраст, кок и его брат сидели вокруг угасшего очага в центре хижины, в которой д’Арраст уже побывал утром. Брат кока, казалось, не удивлялся, что видит его снова. Он едва говорил по-испански и большую часть времени ограничивался тем, что молча кивал головой. Что касается кока, то сначала он заинтересовался соборами, потом долго толковал о супе из черной фасоли. День клонился к вечеру, и если д’Арраст еще видел кока и его брата, то уже едва различал в глубине хижины очертания сидевших на корточках старухи и девушки, которая снова его угостила. Снизу доносились монотонные всплески волн.

Кок поднялся и сказал:

– Пора.

Они встали, но женщины не шевельнулись. Мужчины вышли одни. Д’Арраст помешкал, потом догнал остальных. Уже спустилась ночь, дождик прекратился. Чернеющее небо казалось текучим. В его прозрачной и темной мгле низко над горизонтом стали зажигаться звезды. Они почти мгновенно гасли одна за другой и падали в реку, как будто небо с отвращением отторгало эти последние вспышки света. Плотный воздух пропах водой и дымом. Совсем близко слышалось дыхание огромного, неподвижного леса. И вдруг издалека раздались пение и звуки барабанов; сначала глухо, потом отчетливее, они все больше и больше приближались, потом смолкли. Немного спустя показалась вереница черных девушек в белых платьях из грубого шелка и с очень низкой талией. Закутанный в красный плащ, с ожерельем из разноцветных зубов, за ними шел рослый негр, а следом беспорядочная толпа мужчин в белых пижамах и музыканты с треугольниками и барабанами, большими и маленькими. Кок сказал, что они должны присоединиться к процессии.