Книга Война за справедливость, или Мобилизационные основы социальной системы России - Владимир Макарцев

Другими словами, массовый приток иностранного капитала только добавил «насосу» мощности за счет еще и текстильной, и пищевой промышленности. Вывозишь больше зерна (или ткани, или керосина, или леса) – получаешь больше валюты и инвестируешь ее в дальнейшее развитие «инструментов», поскольку высшее сословие владело инструментами, а не производством, в том смысле, который в них вкладывал Н. Ф. Даниельсон.

Справедливости ради надо сказать, что государство все-таки немало делало для развития сельскохозяйственного производства как основы экономики Российской империи. Даже к недоимщикам, у которых изымалось имущество в погашение долгов, оно относилось довольно бережно, определив ежедневную норму «пищевых продуктов, потребных русскому крестьянину для поддержания в его организме должной теплоты» в размере 2-х фунтов с лишним (около 1 кг). Все остальное конфисковывалось, кроме, правда, предметов культа, носильных вещей, соломы и хвороста для топлива на три месяца, одной коровы и одной козы, одного плуга и рало, одной бороны, телеги и одних саней.[333]Это в том случае, если они имелись у крестьянина.

Наверное, поэтому общая картина была нерадостная. «Урожайность зерна была в 3 раза ниже английской или германской, урожайность картофеля – ниже в 2 раза». А доход на душу населения к 1914 году в России составлял 41 доллар, в Австро-Венгрии – 57, во Франции – 153, в Германии – 184, в Великобритании – 244, в США – 377.[334]

Вот вам и разница.

Трудно назвать капитализмом такой социальный строй, при котором доходы акционерных предприятий идут частным лицам, а растущие как снежный ком расходы на содержание этих же предприятий ложатся на государство. Понятно, что это были (и, видимо, есть) особые социальные и экономические отношения, невиданные на Западе. Объяснение одно: быть крупным фабрикантом, землевладельцем или заводчиком в России означало получать от государства значительные, исключительные права и привилегии, которыми могли обладать в основном представители высших сословий, защищенные государством от возможных рисков.

Тогда понятно, откуда в экономически отсталой аграрной стране, где «вся буржуазная цивилизация… являлась одинокими островками в чуждом и безбрежном крестьянском мире»,[335]вдруг, ни с того ни с сего, появился «новейше-капиталистический империализм» как высшая стадия едва зародившегося, но уже вполне развитого сословного капитализма. Тогда становится понятным и то, что «капитализация прибыли и национализация убытков» – это не случайное стечение обстоятельств, а его объективный признак.

В бывшем податном сословии, в том самом «производстве», о котором говорил Н. Ф. Даниельсон, капиталистических элементов было очевидно меньше, можно сказать, что их практически не было, что определялось его сословными ограничениями в правах. Так, по закону крестьяне не могли продавать или закладывать надельную землю, она была собственностью мира (до 1894 г. в соответствии со ст. 160 «Положения о выкупе»). И даже выкупленную землю, которая была их частной собственностью, и они могли ею распоряжаться, мир фактически, на практике, во многих случаях не позволял им продавать или закладывать (после 1894 г., когда действие ст. 160 было отменено).[336]Это, в свою очередь, сильно тормозило развитие кредитной системы и по-настоящему капиталистических отношений в деревне.

Но продавать землю можно было сельским обществам (общинам) при двух третях проголосовавших за это членов общества. Однако «если стоимость отчуждаемого участка превышает 500 рублей, – гласило «Положение о сельском состоянии», – то для продажи его требуется, сверх того, разрешение Министра Внутренних Дел, по соглашению с Министром Финансов».[337]Таким образом, если свободный оборот крестьянской земли ограничивала община, то свободный оборот общинной земли ограничивало уже государство. Вот такой капитализм по-русски!

В итоге можно сказать, что, в то время как высшее сословие пользовалось почти максимальной свободой, крестьяне были существенно ограничены в правах, что при классическом капитализме просто невозможно. При этом крестьяне составляли абсолютное большинство населения. По меткому выражению американского исследователя Я. Коцениса, это был рынок без капиталистов.[338]Но рынок без капиталистов был всегда – при Владимире Мономахе, при монголах, при царях и императорах и даже при советской власти. И снова получается, что в ХХ веке капитализм в России если и был, то исключительно сословный. А если капитализм был сословным, то и развивался он по своим законам, отличным от европейских. Об этих законах у нас никто ничего не знает.

Да и не у нас, на Западе, не идут обычно дальше «вотчинного» (Р. Пайпс) или «тоталитарного» (Х. Арендт, З. Бжезинский) государства, теории о которых не имеют никакого отношения к науке. Это все равно как наблюдать за солнцем, рассказывая, как оно всходит и заходит, и как оно движется по небосводу. Однако до начала ХХ века, когда Э. Резерфорд выдвинул гипотезу радиоактивного распада, никто не знал, почему оно светит. Так и западные теории: ни одна из них не отвечает на вопрос – почему? Все они представляют собой лишь подробно прописанные «кентавр-идеи», которыми сегодня так увлекаются наши либералы, видимо, с рождения лишенные способности мыслить самостоятельно (эти лишние люди, говорил об интеллигенции в 1918 году профессор А. С. Котляревский, «вообще не знают, зачем они существуют на белом свете, …эти люди целиком погружены в собственную личность»[339]). Все эти теории только описывают то или иное социальное явление, не проникая в его суть, в его природу. А на этих кентавр-идеях, на этой химере, между прочим, строится вся система исторического, социологического и правового образования современной России, что никак не добавляет согласия в наши воспаленные сердца.

Поэтому, чтобы хоть немного приблизиться к согласию и заложить первый камень в фундамент исследования сословного капитализма, сформулируем понятие, совершенно новое для социологии и совершенно немыслимое для «economics»: сословным капитализмом называются свободные рыночные отношения, которые развиваются внутри небольшой социальной группы, защищенной в своей предпринимательской деятельности сословными привилегиями, обеспечивающими ее минимальной степенью риска. Признаком сословного капитализма является хозяйственный принцип – капитализация прибыли и национализация убытков.