Книга Полет орлицы - Дмитрий Агалаков

Тома де Курсель и Жан Лемэтр поклонились. В голове молодого и горячего ректора университета, когда он выходил из апартаментов лорда Бедфорда, уже слагались огненные строки.

— Как мы решим, мессир, — обратился Тома де Курсель к Жану Лемэтру, человеку более старшего возраста, — поедем в вашу резиденцию или в университет, чтобы написать требуемое от нас письмо?

— Я во всем полагаюсь на вас, мэтр де Курсель, — поклонился ему Жан Лемэтр. — На нас сейчас более трехсот судебных разбирательств, связанных с обвинениями в ересях, и потому, если вы не против…

Одним словом, секретарь парижского инквизитора предложил ректору написать письмо самому. Тома де Курсель не возражал. Он возвращался в университет окрыленным. У него руки чесались сесть поскорее к столу, обмокнуть перо в чернила и создать произведение искусства, что так яростно рвалось наружу — прямиком из его пылающего сердца!

Филипп Бургундский должен был дрогнуть от его напора и сдаться!

Тем временем, 24 мая, в тот самый час, когда Тома де Курсель, следуя в повозке по Парижу, слагал строки письма герцогу Филиппу, сам герцог в крепости Кудане диктовал своему секретарю крайне важное для судеб Франции и Бургундии письмо. Одетый в длинный парчовый халат, герцог ходил по своим покоям — богато обставленному дому, отнятому у старосты деревни.

Филипп Бургундский был полон энтузиазма.

— По воле нашего благословенного Создателя женщина, называемая Девой, была взята в плен. — Бургундец задумчиво крутил в воздухе длинным указательным пальцем с дорогим перстнем. Послушные слова сладко сливались в долгожданные строки. — Ее пленение докажет заблуждение и безрассудность всех тех, кто благосклонно относился к деяниям сей женщины и всячески одобрял ее поступки. Мы сообщаем вам сию новость, дорогой герцог, в надежде, что она обрадует и утешит вас и вы, — Филипп на минуту остановился, — и вы… м-м, — вдохновенно замычал он, и палец его сделал в воздухе изящный круг, — и вы возблагодарите Создателя нашего за Его помощь в правом деле, — Филипп ткнул-таки пальцем в секретаря, ловившего каждый звук своего повелителя, — за помощь в правом деле и на благо государя нашего, короля Англии и Франции, а равно к утешению его добрых и верных подданных… Аминь! — Он поймал взгляд секретаря. — Последнее слово можешь опустить.

Филипп Бургундский писал не кому-нибудь, а герцогу Амедею Савойскому, искусному дипломату, уже не один год выполнявшему роль посредника в переговорах между Францией и Бургундией. Письмо начиналось с вопроса о том, при каких же условиях Карл Седьмой решится-таки на мир с Бургундией? Возможен ли этот мир? И что для этого события необходимо предпринять обеим сторонам? А заканчивалось оно упоминанием о пленении «женщины, называемой Девой». Война трепала Бургундию уже десять лет! Осада вожделенного Компьена обещала тянуться бесконечно. А Жанна оказалась отменной наживкой, чтобы поймать на нее и перемирие, и уступки со стороны французской короны. Филипп знал, что суть письма Амедею Савойскому немедленно будет известна Карлу Седьмому, которому поневоле придется задуматься, как быть дальше: а не отдать ли Компьен за первого капитана Франции?

Закончив с этим письмом, Филипп Бургундский продиктовал куда более сухое — для лорда Бедфорда: женщина, именуемая Девой Жанной, пленена им, доблестным рыцарем, герцогом Бургундским. Славься Господь Всемогущий!

Это же послание должно было отправиться и другим государям Европы, неважно, кому они сочувствовали — французам или бургундцам и англичанам.

Гонец Филиппа Бургундского выехал из Кудана в Париж с письмом регенту вечером 24 мая.

25 мая, в полдень, гонец передал письмо адресату. Лорд Бедфорд, которого оторвали от важной беседы, сорвал печать, взглянул на строки, поблагодарил посла, поручил секретарю написать ответное послание, в котором он тепло поздравлял своего родственника со знатной добычей, скрепил письмо своей печатью и велел послу немедленно возвращаться в лагерь герцога.

А сам вернулся к своему посетителю — профессору Тома де Курселю.

На столе его ожидало другое письмо герцогу Бургундскому, но на этот раз — послание от Парижского университета и святой инквизиции.

— «Всем известно, что законопослушные христианские принцы и прочие истинные католики обязаны искоренять любые заблуждения, противоречащие вере, и предотвращать возмущение, которое они за собой влекут в простом христианском народе, — взвешивая каждое слово, внимательно прочитал лорд Бедфорд. — А поскольку теперь общеизвестно, что некая женщина по имени Жанна, называемая врагами сего королевства Девой, во многих городах и других местах сеяла различные ереси, мы со всей любовью молим вас, могущественнейшего принца, как можно скорее, и под надежной охраной, привезти к нам вышеназванную пленницу Жанну. Она, подозреваемая во многих преступлениях, в коих, по мнению церкви, ощущается ересь, должна как можно скорее предстать перед нами и прокурором святой инквизиции…»

— Ну что ж, неплохо, — кивнул головой лорд Бедфорд. — Как это у вас… — он отыскал взглядом запомнившуюся строку: — «Мы молим вас со всей любовью…» Трогательно, де Курсель, трогательно. Я не очень-то верю в набожность герцога, но тем более интересно, что он ответит… Не будет же он пререкаться с церковью!

Это письмо Филипп Бургундский получит через день — 27 мая. Он перечитает его несколько раз, усмехнется, зримо представляя за щуплыми и расплывшимися фигурами профессоров университета внушительную фигуру своего могущественного деверя и бросит письмо на стол. Он что, ребенок? Пусть святая церковь, управляемая лордом Бедфордом, шутит так с кем-нибудь другим!

К великому разочарованию Тома де Курселя, ответа на письмо не последует.

В те самые часы, когда раздраженный Филипп Бургундский посмеется над посланием Парижского университета, Жанну, вывезенную из Клеруа, и ее пленных ординарцев привезут в бургундскую крепость Больё, стоявшую на Уазе много севернее Компьена. С тяжелым сердцем она будет следить, как все дальше уезжает от французских земель, от свободы, в неизвестность. Тогда же, в Компьене, Потон де Ксентрай и другие капитаны Жанны потребуют от Гильома де Флави войско — отбить Жанну. Их солдат было недостаточно для такого похода — у них осталось менее тысячи человек, конных и пеших. А бургундцы и англичане, намного превосходившие их силами, были наготове — только и ждали вылазки противника.

— Простите, мессир де Ксентрай, — ответит ему Гильом де Флави, позади которого будет стоять его брат Луи и самые преданные рыцари. — Я не могу вам дать солдат. В ближайшие дни осада Компьена ожесточится. У нас огромное количество раненых. Нам нужны люди здесь, за этими стенами. Дама Жанна дорога Франции, но Компьен дороже. (И по-своему он будет прав — не пройдет и двух недель, как крепость моста, закрывшая перед Жанной ворота, будет взята англо-бургундцами, сам город, окруженный со всех сторон, станут буквально разносить камни и ядра артиллерии герцога Филиппа; во время одного из таких обстрелов будет убит Луи де Флави, а осада Компьена примет самый трагический для жителей оборот.) Будем надеяться, что наш король Карл Седьмой незамедлительно выкупит Даму Жанну из плена, — заключил комендант города. — Давайте уповать на Господа, мессир де Ксентрай.