Книга «Возвращение чудотворной» и другие рассказы - Монахиня Евфимия

– Не плачь, бабушка, – произнес он, пытаясь дотянуться до ее лица, чтобы стереть их. – Я буду их помнить. И молиться за них тоже буду. А ты научишь меня молиться? Научишь?

«Ах, белый теплоход, бегущая вода, уносишь ты меня – скажи, куда» – разносилась над рекой веселая песня. А Костя с бабушкой, обняв друг друга, стояли и смотрели на возвышающуюся посреди водной глади полуразрушенную церковь… до тех пор, пока она не скрылась за горизонтом.

Окаянный подарок

Инна Васильевна Русанова, подслеповатая, сгорбленная женщина на восьмом десятке, сидела за столом в горьком раздумье. Увы, старость (хоть это слово и рифмуется с «радостью») является весьма безрадостной порой. Вот и у нее на старости лет, как говорится, скорби и болезни вон полезли. Так что пришлось ей идти в поликлинику, откуда она вышла с пачкой рецептов, щедро выписанных тамошними докторами. Только, когда пришла Анна Васильевна в аптеку, чтобы купить выписанные лекарства, оказалось, что они обойдутся в половину ее пенсии. А ведь ей еще и за квартиру заплатить надо, и за газ, и за свет…раньше она еще и за телефон платила, да уже полгода, как отключила – кому ей звонить, а сто пятьдесят рублей в месяц – деньги немалые… Опять же – и есть-пить что-то нужно, таблетками сыт не будешь. Да и сапоги новые купить нужно – старые давно уже каши просят. Вот и убрела Анна Васильевна из аптеки несолоно хлебавши – как видно, правду говорят: аптека убавит века: на цены взглянешь – упадешь, не встанешь. И думай теперь, как быть – то ли лекарства себе покупать, то ли еду. Да, и впрямь старость не радость. А жить-то все равно хочется, а жить как-то надо. Ведь, хоть и горька старость, да смерть еще горше.

Портрет старухи. 1890-е г. Худ. Григорий Мясоедов

Но тут невеселые размышления старухи были прерваны неожиданным визитом Ольги Андреевны, сверстницы, соседки и задушевной подруги Анны Васильевны. Не проходило и дня, чтобы эти две женщины не встречались: то у одной, то у другой на квартире. Гоняли чаи, обсуждали растущие, как на дрожжах, цены в соседнем продуктовом магазине да последние происшествия и скандальные новости из жизни эстрадных звезд, о которых узнавали из телепередач. И за этими задушевными беседами забывали о хворях, об одиночестве, и о том, что смерть уже не за горами бродит – за плечами стоит…

– Что, Васильевна, горюешь? – с порога поинтересовалась Ольга Андреевна. – Из-за квартплаты, что ли? Я и сама, как сегодня квиток из почтового ящика вынула, за корвалол схватилась. Это ж надо так со стариков драть! Господи, да где же справедливость? Всю жизнь проработали, и на-ка тебе, заслужили на старости лет копейки. Раз в магазин сходишь, и пенсии нет как нет!

– И не говори, Андреевна, – с горьким вздохом подтвердила Анна Васильевна. И поведала соседке историю своего неудачного похода в аптеку.

– Вот и не знаю теперь, что делать, – завершила она свой рассказ. – Врачи говорят, если лечиться не буду, в любой момент инсульт или инфаркт может случиться. Только где же мне на лекарства денег взять?

Ольга Андреевна, словно в поисках денег, окинула взглядом комнатенку подруги: обшарпанную мебель семидесятых годов, столик, покрытый пожелтевшей от времени вязаной скатеркой, над которым висела выцветшая репродукция «Итальянского полдня», разномастную посуду в серванте, икону Богородицы в углу… И вдруг оживилась:

– Говоришь, где денег взять? А ты свою икону продай. Тут в одном доме на Набережной есть такой магазин, где всякое старье покупают. Я туда недавно бабкин самовар снесла…только место занимал, все хотела выбросить. Так мне за него две моих пенсии отвалили. Представляешь – две пенсии! А за икону твою, поди, и побольше дадут. Говорят, иконы сейчас дорого стоят…

По правде сказать, Анне Васильевне совершенно не хотелось продавать икону. Все-таки бабушкина память. Вдобавок, хотя она и молитв не знает, и в церковь только раз в год ходит – зимой, когда святую воду раздают, а все-таки на икону нет-нет, да взглянет, да поговорит с Женщиной, что на ней нарисована, да перекрестится, как бабушка учила. И станет ей после того легче на душе… Жаль иконы… да только, как умрет Анна Васильевна, кому она останется? Еще, чего доброго, выбросят ее чужие люди. Так может быть, права Андреевна – продать икону и дело с концом? Глядишь, и попадет она в хорошие руки. А у нее деньги на лекарства появятся. И всем-то будет хорошо…

На другое утро Анна Васильевна сняла со стены икону, напоследок протерла ее тряпочкой, и, бережно уложив ее в хозяйственную сумку, поплелась по указанному Андреевной адресу. Прямиком в лавку антиквара Бориса Жохова, больше известного под заслуженно полученным прозвищем Жох.

* * *

…Антиквару Борису Жохову хватило лишь одного взгляда на икону, принесенную ему старухой, чтобы определить ее стоимость. Краснушка-подокладница начала ХХ века. Вдобавок, весьма грубого письма…да и изображение кое-где уже начало осыпаться. Так что красная цена ей – тысяча рублей. Не больше.

Однако Жохов привык внимательно осматривать свой будущий товар. Поэтому он открыл киот, извлек оттуда икону… и в следующий миг увидел за ней какой-то предмет, едва заметный под густым слоем дочерна запыленной паутины. Объятый любопытством, антиквар извлек находку… еще никогда ему не доводилось обнаруживать в киотах ничего подобного. Это была авторучка из красно-бурой пластмассы, отливавшей благородным перламутровым блеском, с изящной золотой стрелой на колпачке. Жохов снял колпачок – под ним обнаружилось не стальное, а самое настоящее золотое перо. Рассмотрев ручку, он разглядел на ней надписи: «parker vacumatis», «made in USA», а также какие-то полустертые цифры и буквы. Вот это находка! Паркеровская ручка довоенной модели! Причем в очень хорошем состоянии. Да за такой раритет он сможет выручить бешеные деньги! Но как же она попала сюда? Иначе говоря, кому и с какой стати пришла в голову мысль спрятать американскую авторучку в иконный киот?

Жохов уже хотел было спросить об этом старуху. И вдруг заметил, с каким ужасом она смотрит на «Паркер» цвета запекшейся крови. Словно на нем и впрямь кровь…кровь кого-то из ее близких.

* * *

…Американский грузовой пароход «Кэролайн» готовился к отплытию. Собственно, все необходимые формальности уже были выполнены – по прибытии судна в северный портовый город Михайловск его капитан вручил экспедитору концерна «Михлесоэкспорт» рапорт об его готовности к погрузке, тот осмотрел трюм…и после того, как там, по его распоряжению, были устранены все неполадки, началась погрузка леса. Но теперь все это было уже позади. И доски, тщательно рассортированные по длине и ширине, уже покоились в обширном чреве парохода. А капитану и экспедитору оставалось только подписать тайм-шит, после чего «Кэролайн» наконец-то могла взять курс на родную Америку. Тем более, что период навигации уже близился к концу – на дворе стояла середина октября 1936 года.