Книга Женщины. Разговор не о мужчинах - Лолита Агамалова

Безусловно, в отношении мужчин и мальчиков также совершается насилие, и сексуального характера в том числе. Но здесь есть два принципиальных отличия, не позволяющих включать их опыт в культуру изнасилования. Во‑первых, сексуальный акт, в котором участвуют мужчина и женщина, считается «естественным», даже с применением насилия и не только в позе миссионера. Во‑вторых, в условиях патриархата женщина — это всегда Другой, поэтому насилие в отношении ее санкционировано самим обществом.

Сексуальное насилие в отношении мужчин — вещь ужасная, и вокруг нее складывается своя мифология, которую тоже необходимо раскрывать и расчищать дорогу правовым действиям. Однако по сути своей сексуальное насилие в отношении мужчин и мальчиков не выбивается в отдельную составляющую культуры насилия. Это все тот же бесконечный и бесчеловечный ряд насилия, которым живет патриархатное общество.

А вот насилие в отношении женщин представляет собой квинтэссенцию культуры насилия, или патриархата. В культуре изнасилования как в зеркале отражены все основополагающие принципы патриархата: обязательное наличие Другого, восприятие Другого как объекта, «естественность» и обязательность насилия, так как между субъектом (мужчиной) и объектом (женщиной) могут быть только субъектно‑объектные отношения, а это — всегда насилие. Можно сказать, что культура изнасилования — это «гинекологическое зеркало» патриархата.

Думаю, многие заметили, как в российском обществе описываются насильственные отношения: семейные, воспитательные, образовательные, производственные, политические, внутри правительства, власти с народом и т. п. В этих отношениях практически всегда кто‑нибудь кого‑нибудь е*ет. К сексуальному акту отношение традиционно как к насильственному действию. И даже если он совершается по обоюдному согласию, то женщине приписываются наклонности мазохистки, ну а мужчине… соответственно.

Мужчины, которые вроде бы призваны защищать своих жен от насильников, получают от культуры изнасилования свои бонусы. Ну, во‑первых, они сами могут беспроблемно пополнить ряды насильников, во‑вторых, их жены‑девушки‑сожительницы меньше шляются где ни попадя из‑за страха быть изнасилованной («моя баба меньше по клубам шастать будет»), сидят дома и обслуживают своих благоверных. «Порядок превыше всего!» Порядок патриархата, сложившийся и не подвергаемый сомнению, основан на культуре насилия и поддерживается культурой изнасилования.

Культура изнасилования патриархатным мужчинам выгодна. Любой, самый угнетаемый мужчина может изнасиловать женщину и почувствовать над ней свою власть, свое превосходство. Поэтому патриархатный мужчина не может отказаться от культуры изнасилования. Отказаться от нее — это занять позицию женщины, опуститься на ее уровень — стать опущенным, потерять последнее достоинство. Невозможность отказа от культуры изнасилования влечет за собой поддержку культуры насилия, даже если от этой культуры страдают сами мужчины. На словах они могут провозглашать чистые помыслы и добрые намерения, а на деле пока мужчина не откажется от представления о сексе как о насилии, ничего не изменится.

Плюс к этому культура изнасилования биологически «естественна», считают патриархатные мужчины: брал, беру и буду брать! И мало кто задумывается о том, что изнасиловать суку (собаку) невозможно так же, как и никакую другую самку животного. Культура насилия, культура изнасилования — это человеческое изобретение, культурное достижение. И естественного в человеческом сексуальном акте не больше, чем в письменности. Все, абсолютно все — это культурные наработки. Даже наше тело — явление культуры, а не только природы. Сексуальный же акт — это не просто действие, это отношения. Любое появление человека перед лицом Другого — это заявление, хотите вы этого или нет. И любое действие — это заявление, и то, на каком языке вы это заявление декларируете, говорит о том, к какой культуре вы принадлежите. Патриархатный мужчина говорит на языке насилия, он развивает культуру изнасилования.

Женщины тоже несносные бывают, а вы говорите, будто ВСЕ мужчины.

Культура изнасилования опирается на биологическое объяснение собственного существования и считает гетеросексуальность нормой. Проявление мужчинами черт, стереотипно считающихся женскими, вызывает отрицательную и агрессивную реакцию, потому что подрывает схему доминирования, которая культивируется в патриархате. Но при этом мужчины специально используют язык изнасилования для того, чтобы устанавливать власть друг над другом («ты будешь моей сучкой»). В культуре изнасилования 1 из 33 мужчин подвергается сексуальному нападению.

Женщина, идя одна по темной улице и видя идущего навстречу мужчину, априори подразумевает возможность того, что она будет ограблена, изнасилована или убита. Одинокий мужчина в обратной ситуации не боится идущей навстречу женщины. Некорректно считать эту ситуацию нормальной только по причине того, что женщина чаще всего физически слабее мужчины. В этом случае подразумевается, что ожидать насилия от человека, который просто сильнее, — нормально. Нет, насилие в принципе не нормально. Конечно, не все мужчины насильники, но все насильники — мужчины.

Таким образом, в самом центре, глубоко внутри, как земное ядро, лежит культура изнасилования. На ее основе взращивается культура насилия. И на ее фундаменте выстраивается здание патриархата. Оно все прошито сексуальными отношениями в насильственной форме, потому что секс — это власть, а власть — это секс. И еда дается за секс — не для того, чтобы получить сексуальное удовлетворение, а чтобы показать, кто здесь главный. Про изнасилования в зоне военных действий говорить страшно. Ясно одно, что и там изнасилования — это инструмент установления властных отношений.

В России женщинам в ситуации после изнасилования помогают кризисные центры. На 50 миллионов женщин, которые могут быть изнасилованы (такая возможная опасность возникает каждый день), у нас в стране есть один кризисный центр, специализирующийся на помощи тем, кто пережил именно сексуальное насилие, — это центр «Сестры» в Москве. Говорят, в 1990‑х кризисных центров было больше сорока — тоже немного для огромной страны. На сегодняшний момент большинство из них прекратили свое существование, какие‑то центры просто помогают женщинам в кризисных ситуациях. Есть центры, которые специализируются на домашнем насилии (сюда входит и сексуальное), например ИНГО в Санкт‑Петербурге. Но в любом случае количество центров ничтожно мало, и оно демонстрирует отношение общества к проблеме. «В обществе, построенном на подавлении как формуле выживания, при попрании прав или насилии над одним или несколькими членами, большинство солидаризируется с обидчиком», это дает им ощущение, что они, таким образом, исключают сценарий жертвы в отношении самих себя — первый постулат виктимологии.

Виктимология — междисциплинарная область, исследующая виктимизацию, то есть процесс становления жертвой преступления.

В России даже женщины не признают насилия над собой. В нашем обществе, построенном на диктате и подавлении, на праве сильного и богатого, по понятиям бандитов, подавляемое и подавляющее большинство принимает правила «жизни по понятиям» — большинство солидаризируется с бандитами, захватившими власть, оно принимает насилие и называет его «порядком», «сильной рукой отца», устоями государственности, «семейными традициями». Именно поэтому и законы, призванные снизить градус насилия в обществе, не принимаются. И вопрос с проституцией не решается. Даже не легализованная проституция — это социально одобряемое проявление культуры изнасилования.