Книга Большая нефть - Елена Толстая

— Так, — сказал Глеб, хватая Варю и оттаскивая ее от Степана. — Иди домой.

— Не пойду! — заверещала Варя. — Пусти!

Она рванулась, да какое там! Силач Глеб крепко держал ее за локоть.

— Не ори! Домой ступай!

— Степ-ка! — закричала Варя, приседая, чтобы вывернуться из хватки брата.

Глеб дернул ее, поставил на ноги.

— Хватит! Домой!

Он зажал девушке рот ладонью, а другой рукой сгреб ее за ворот — и потащил к выходу из котельной.

Степан дернулся было бежать за Варькой, но ему преградили дорогу приятели Глеба. Один из них, сплюнув, гадко ухмыльнулся:

— Тебя предупреждали, чтобы не таскался за ней? А? Предупреждали? Ну так теперь не обижайся!..

Степан, не отвечая, попытался оттолкнуть его, но городского мальчика уже сбили с ног и начали бить — сосредоточенно, молча. Они пыхтели, нанося упавшему и уже потерявшему сознание Степану, удар за ударом.

— Степка! — отчаянно закричала Варя, едва лишь Глеб убрал руку от ее рта. — Помогите! Помогите, убивают! Степка!

Глеб намотал на руку ее косы, зашептал ей в ухо:

— Он городской, Варька, он же бросит тебя! Не нужен он тебе, Варя! Идем, идем домой!

— Убива-ают!.. — голосила Варя, как безумная. — Помоги-и-ите!..

Она не знала, слышит ли кто-нибудь ее вопли. Глеб волок ее домой семимильными шагами. Если чужака там, в котельной, сейчас забьют до смерти — Варьке этого видеть не надо. Потом узнает, поплачет-поплачет — и успокоится. Бабьи слезы — водица.

Прольются, а там и снова выглянет ясное солнышко. Тем более что у Глеба жених для младшенькой сестры уже имелся на примете. Солидный мужчина, тридцатилетний. С жизненным опытом. Работает водителем в Омске. Познакомились с полгода назад, сейчас сговорились — вроде он не против Варьку за себя взять. «При любом раскладе», — подчеркнул Глеб. Потому как не знал, утратила Варвара невинность со своим геологом или же сохранила. Водитель из Омска подтвердил, что никаких претензий, «если чего», у него к Глебу не будет. «Девку проучу, но несильно, — обещал он. — Калечить не стану. Я от нее нормальных детей хочу».

Варины призывы о помощи не остались неуслышанными: Векавищев возвращался с вахты, когда до его слуха донеслись пронзительные крики, похожие на зов чайки. Он остановился, пытаясь сообразить, откуда кричат, а потом что есть силы побежал в сторону котельной. Дверь стояла нараспашку, оттуда валил пар, а из помещения слышались глухие выкрики. На бегу Векавищев подхватил доску, лежавшую посреди дороги, и ворвался в котельную. Не разбирая и не удерживая руки, со всей силы начал бить доской по спинам, по головам. Людской клубок распался, один за другим люди в ватниках выбегали на улицу и скрывались. Векавищев еще несколько раз огрел наиболее ретивых и наконец увидел на полу окровавленного, бесчувственного парня.

— Зверье! — заорал Векавищев напоследок и наклонился над лежащим.

Самарин не шевелился и, кажется, даже не дышал. За что, почему его били — Векавищев не понял, хотя «общая тенденция» была ясна: местные собрали кодлу в семь человек и напали на пришлого, на городского. Скорее всего из-за девушки. Здорово подгадил Казанец с этим разрывом помолвки, ничего не скажешь. Все верно говорил Буров… Говорил-то верно, а толку? И Казанец продолжает «ударно трудиться», и дело уже сделано — семена вражды посеяны и проросли… Теперь вот парень попал под раздачу. Помрет еще… Дышит ли?

Векавищев наклонился над самым лицом Степана и с трудом уловил слабое дыхание. Надо в больницу его тащить как можно скорее. Только бы по дороге не помер…

* * *

Морозы становились все крепче, к ночи температура опускалась теперь до сорока — сорока пяти градусов. Жутко было слушать, как завывает ветер. Так и представлялись широкие, бескрайние пустынные равнины, где на тысячи километров — ни одной живой души, ни единого огонька. Только снег, да деревья, да дикое зверье, спрятавшееся по норам…

Между человеком и лютой смертью от холода — тонкая преграда стен и ненадежная работа генератора. С генератором еще придется хлебнуть, если, не дай бог, выйдет из строя. Топить дровами — дров не напасешься, печки-то недаром буржуйками зовут — жрут древесину, как представители изничтоженного класса жрали по ресторанам ананасы и рябчиков.

Буров постоянно ждал беды. Подсознательно. С тех пор, как уехала Галина, он постоянно ожидал неприятностей. Раньше, наверное, на Галю отвлекался. Хотя бы по вечерам, на полчаса перед сном, успевал расслабиться. Живой человек рядом, можно поговорить, помолчать вместе. Он представлял себе, как она сидит в кресле, съежившись, подобрав ноги и закутавшись в теплый платок, поглядывает на него из полумрака, поблескивает глазами. Он что-то рассказывает, она не то слушает, не то дремлет.

Наверное, прав Макар Дорошин. В последнее время Буров мало внимания уделял Галине. Именно ей, Галине, а не жене начальника управления. Он-то по наивности мужской да по мужскому (читай — детскому) эгоцентризму искренне полагал, что для Галины главное — успехи и неудачи мужа, его достижения, его мысли, планы, то, что происходит на буровых. А оказалось, нет: имеется у Гали какая-то ее личная, потаенная жизнь. И об этой жизни он, Григорий Александрович Буров, супруг Галины, обязан был догадываться, заботиться о ней он был обязан! Что ж Дорошин, если он такой душевед, не подсказал?

Дорошин на упрек, высказанный ему другом, ответил спокойно: «Я тебе не душевед, чтобы в душу к тебе и Гале забираться, и не поп, чтобы ты мне свои горести изливал. Я парторг. С моральным обликом, с отношением к работе у вас обоих все в порядке. Ну а как друг я тебе, конечно, скажу просто: свинья ты, Гриша, потому что жену за человека не считал».

И сколько бы Буров ни твердил, что неправда это, что «считал» и «на Восьмое марта всегда цветы дарил», Дорошин только улыбался грустно и отводил глаза.

А теперь сиди, Буров, в пустой квартире, слушай завыванье бури, думай о плохом. Галина писем из Москвы никаких не писала. Наверное, встретилась там со своим прежним хахалем, он небось уже сто диссертаций защитил и возглавляет большой, чистый, хорошо отапливаемый и очень-очень научный институт. Воплощает собой все то, чего не смог Галочке дать ее непутевый муж Гришка. И родители Галочки, конечно же, на подхвате: напевают ей в оба ушка — бросай своего таежного медведя, гляди, какие женихи по Москве ходят-бродят… А Галина женщина красивая, видная. В общем, результат известен заранее.

Буров скрежетал зубами. Не пишет она ему писем. Очень хорошо. И пусть не пишет. Он ей тоже писать не собирается. Не дождется, чтобы в ногах у нее валялся и прощения просил за то, что она с боевого поста сбежала, позорно бросила мужа в трудный час. Пусть сама прощенья просит. А он подумает еще, прощать или как.

В таких невеселых мыслях проходили дни…

* * *

Вахта заканчивалась, буровики готовились выехать в поселок с объекта. Водитель вахтовой машины, Левушкин — спокойный мужик лет тридцати с небольшим, — заглянул к бригадиру в вагончик.