Книга Сказка со счастливым началом - Галина Маркус

– А ты на неё похожа, что ли?

– Да, Мара говорила – очень похожа. Только я мечтала, чтобы она любила меня не за Аллочку… не за её подвиги, а просто – саму по себе. Мне в детстве всегда хотелось услышать, что это я сама так Маре понравилась, что она меня забрала, – улыбнулась Соня.

– Наверняка так и было! – горячо сказал Дима.

Соня уставилась в пространство. Было – теперь Соня знала точно. До конца она поняла это только недавно, из пьяной ревнивой болтовни Вовы на поминках, но главное – из завещания, в котором Мара впервые в жизни каракулями вывела, что и почём…

* * *

Мать всегда была очень предусмотрительна в вопросе своей будущей смерти. Даже заболевая обычным гриппом, она хватала бумагу и ручку и начинала строчить, как ей казалось, тайком, указания девочкам – на случай своего неожиданного ухода. Записи эти постоянно дополнялись и редактировались. Там было всё: где лежат документы и квитанции за квартиру, куда звонить, если отключат свет, где спрятаны деньги и каких врачей надо посещать ежегодно. А уж когда начались эти сердечные приступы и вызовы неотложек, потом – больницы… Тогда Мара, испытывая Сонино терпение, заговорила о завещании вслух.

Разумеется, девочкам всё доставалось поровну – и мамина доля квартиры, и дача. Можно было и вовсе завещание не писать, но Маре это почему-то казалось важным. Она постоянно вдалбливала Соне, где искать: в чёрной папке, вместе с документами. Заверенное нотариусом, оно лежало в общей тетради на сорок листов, исписанной всевозможными советами на все случаи жизни. И ещё – в той же тетрадке нашлось запечатанное письмо, на котором старательным квадратным почерком было выведено: «Соне – лично. Читать только после моей смерти». Аньке такого письма мать не оставила.

Соня смогла заставить себя вскрыть конверт только спустя девять дней. Судя по содержанию, мать написала его в больнице – но в которой из двух последних? То ли и впрямь, перед самой кончиной, в ту самую ночь, когда Соня ушла от неё вечером, успокоенная, что матери лучше, а может, и в предыдущий раз – за месяц до этого, когда с ней случился первый инфаркт. Судя по некоторым фразам, скорее, первое. Впрочем, какая разница? Главное, когда мать писала, она считала, что скоро уйдёт. Каждое слово навсегда впечаталось Соне в душу – она помнила это письмо наизусть.

«Деточка моя, любимая моя доченька. Теперь мне уже можно тебя так назвать.

Я должна сейчас признаться тебе. Я очень виновата перед тобой. Мне надо было побольше узнать про твою настоящую маму, про Аллочку, но я боялась, вдруг окажется, что у тебя есть и другие родные, и они предъявят на тебя права. Но не только поэтому. Теперь я могу сказать, хотя не знаю, сможешь ли ты мне это простить.

Я вообще не знаю, была ли она твоей мамой… Да, совпадения есть, но ведь надо же было всё проверить. Знаешь, Аллочка была такой же необыкновенной, как ты, очень похожей на тебя внешне. Я её очень любила в детстве, она столько для меня сделала, вот и подумала сразу – ты ведь можешь быть её дочерью. Имя всё-таки очень редкое, правда? Но уверенности-то не было никогда. А я тебе всё по-другому ведь. Ведь для тебя это очень важно, а я…

Только я как увидела тебя тогда там, в интернате, поняла, что не смогу уйти без тебя. Сонечка, но ведь со мной тебе всё равно было лучше, чем в интернате, правда? Я знаю, что ты никогда не сможешь (и не должна, конечно) забывать свою маму, она живёт в твоём сердце на первом месте. Я не смею тянуть на себя одеяло, я должна уважать твои чувства. Никогда не забуду, как ты тогда произнесла: «Отчего же? Я помню свою маму, её зовут Алла!» Я старалась дать тебе возможность говорить про неё, но ты молчала, такая скрытная. А может, берегла мой эгоизм?

Поэтому мне так тяжело сейчас признаваться тебе в своей, возможно, ошибке, но я должна – вдруг ты захочешь найти каких-то родных теперь, когда остаешься одна? А ведь я лишаю тебя воспоминаний, ввергаю в неопределённостъ. Пойми, мне нечем было заполнить твою память, нечего рассказать о настоящих родителях, хотя я не сомневаюсь, что твоя мать, даже если это не моя Аллочка, в любом случае была куда лучше меня. Сонечка, но я же старалась сделать для тебя всё, что могла? Только, наверное, не получалось. Наверное, ты осуждала меня за Володю, но я не могла ничего поделать с собой – он имел на меня такое влияние… я его любила. Ты потом поймёшь. Или нет, лучше не надо… Пусть любят тебя, а ты – позволяй…

А я ещё могла кричать на тебя и командовать тобой… Когда ты была моей помощью, опорой, защитой – да, защитой, даже когда ты была совсем маленькой, ты мне давала силы для существования. Я была такой одинокой, пока не встретила тебя. Если бы не было тебя, не было бы и Анечки. Сонечка, я даже ругала себя за то, что люблю тебя больше неё – Володя был прав. Вот Ира говорила, что больше любишь того, с кем больше трудностей – но это неправда. Больше любишь того, в ком имеешь часть себя. Ты не показывай это письмо Анюте – она не поймёт, решит, что я её не люблю. Сонечка, я не требую ничего в ответ – будь всегда собой, не требую… но так надеюсь…

Всё-таки я что-то смогла сделать для тебя напоследок – Женя замечательный, надёжный, мужественный, а ты такая скромная, замкнутая, ты никогда бы ни с кем сама не познакомиласъ. Я видела, как он на тебя смотрел, когда мы с тётей Ирой вас представляли – он сразу тебя распознал и даже сказал Ире: мол, спасибо, таких девушек я никогда не встречал. Значит, он умный человек. Здесь моё сердце спокойно. Вот что делать с Анечкой, я не знаю… У неё плохая наследственность, это моя беда и вина.

Знаю, знаю, Анечка для тебя – родная сестра, ты поможешь ей, она ведь такая же глупая, как и я. И за меня ты помолишься своему Богу. Видишь – я, как обычно, всё на тебя переваливаю. Прости, что я была злая, неласковая и грубая.

Ну, не сердись, я прямо слышу, как ты ругаешься, что я так пишу!

Ты сегодня была у меня в больнице, знала бы ты – как мне хотелось попрощаться с тобой, но я боялась тебя напугать. Ты меня отчитала, что я ходила одна в коридор, а у меня по сердцу разливалось тепло, что ты обо мне заботишься. Очень надеюсь, что ты не будешь слишком переживать.

Да, Соня, часть денег я заранее сняла со счёта, в тетрадке об этом ни слова. Я боюсь, что Анечка неправильно поймёт. Эти деньги лежат в комоде, в пакете с моим бельём – Аня в жизни не полезет разбирать мои шмотки. Кстати, вещи можно отдать в деревню дяде Лёшиной сестре – там много бедных людей. Бельё тоже почти неношеное, трусы – отбеленные, пусть не брезгуют. Эти деньги – тебе на свадьбу с Женей, твоё приданное, я откладывала их лично для тебя, не вздумай потратить на что-то другое, я буду сердиться!!! И ещё – не давай Анечке бухнуть деньги на чепуху, не снимай сразу всё со счёта – пусть всё будет под твоим контролем.

Радость моя, Сонечка, целую тебя и люблю. Твоя не лучшая, но всё-таки немного мама?»

В жизни Мара не произносила таких душевных, искренних фраз. Соня даже с трудом могла представить её голос – как бы это прозвучало вслух, каким тоном было бы произнесено. Всю жизнь она довольствовалась тем, что Мара дарит ей свою любовь только украдкой, тайком, по секрету. И считала, что иначе и быть не могло. Почему, почему она сама была таким диким ребёнком – никогда не приластилась первой, почему Мара была такой чудной и нелепой, неуверенной в себе и жила своими дурацкими принципами? И с чего она считала Соню чуть не ангелом во плоти – откуда это превозношение?