Книга Под крыльцом - Кэти Аппельт

119

Котёнок, который шёл по кровавому следу, и старый пёс, избитый до крови, и кошечка, чьё сердце едва не разорвалось от горя и отчаяния, — все трое нуждались в отдыхе. Но спать на берегу протоки, не оставив часового, было опасно. Кто же будет охранять их сон? У них не осталось на это сил.

Деревья колдуют очень редко. Только раз в тысячу лет. И только по особым случаям. И когда деревья увидели, что измученный пёс уснул и обессиленные котята-близнецы тоже свернулись у него под боком, словно два мохнатых клубочка, они поняли, что больше некому беречь их сон. И тогда мудрые, старые деревья зашелестели и закачались, шепча древние магические заклятия, как тысячу лет назад, когда в этих густых хвойных лесах впервые встретились Ночная Песня и Зоркий Сокол. Деревья разбудили Зефир — влажный и томный ветер, навевающий волшебные грёзы. Сон, сладкий сон воцарился на топких землях, что тянутся между Большой и Малой песчаными поймами. Сон накинул своё покрывало на болота и зыбучие пески, неслышно подкрался к птичьим гнездам и звериным норам. Он отыскал дорогу к цикадам и совам, к лисам и черепахам, к лягушкам, бобрам и ондатрам. Он гладил по спине миллионы змей, усыпляя медноголовок, королевских кобр и коралловых аспидов. Он усыпил и Мокасиновую Праматерь, обернув её своим покрывалом.

Весь день и весь вечер, всю тёмную ночь до ясной утренней зари колдовали деревья. И все обитатели леса, все, от мала до велика, спали и видели сладкие сны, убаюканные чарами Зефира.

120

Было уже позднее утро, солнечное, ясное утро, когда Пак наконец проснулся. Он встал, потянулся и посмотрел на Рейнджера. Всю ночь они с Сабиной провели, свернувшись калачиком и прижавшись к старому псу. Всю ночь они сладко проспали возле его широкой груди, под длинными шелковистыми ушами.

Сабина заметила, что, проспав всю ночь, Рейнджер стал дышать ровнее, спокойней и глубже. У неё появилась надежда, что всё будет хорошо. Усевшись рядом с братом, она взглянула на старого пса. Его морда опухла, в уголке пасти засохла струйка крови, правый глаз заплыл и не открывался. Сабина вздрогнула и отвернулась — на Рейнджера было больно смотреть.

И тут она услышала, как пёс тихонько вздохнул. Это был добрый знак. Сабина тут же принялась умывать Рейнджера, счищая с него грязь и засохшую кровь. Пак помогал ей. Вдвоём они тщательно вылизали израненную морду и длинные уши своего друга.

Рейнджер был на верху блаженства. Сквозь лёгкую дремоту он чувствовал прикосновения шершавого кошачьего язычка. Что может быть приятней этого? Он приоткрыл левый глаз. Прямо напротив него парила разноцветная птичка колибри. Она сверкала и переливалась в солнечных лучах.

Яркий блеск слепил его. Рейнджер моргнул, а когда его глаз снова открылся, колибри уже исчезла. И тут он увидел кошечку, свою любимую кошечку, а рядом с ней… Позвольте, уж не двоится ли у него в глазах? Пёс поднял голову и снова моргнул единственным здоровым глазом. Перед ним сидела Сабина и смотрела прямо на него. И — о чудо из чудес! — возле неё был ещё один серенький котёнок. Неужели это правда? Неужели ему не померещилось? Он закрыл глаз, снова открыл его и опять увидел крошку Сабину. Самую настоящую, живую Сабину, которая сидела напротив. И тот, второй, котёнок тоже никуда не исчез. Он был здесь, подле него. Серенький котёнок с крохотным белым полумесяцем на лбу.

Пак!

Счастье — огромное, беспредельное счастье — заполнило душу старого пса, и сразу утихла боль в израненном теле, в простреленной ноге. Пёс вытянул шею и лизнул Пака со всей нежностью, на какую был только способен.

Но тут же вернулась тревога. Человек! Где страшный человек с изувеченным лицом, похожим на морду доисторической рыбы? Где Барракуда? Пёс оглядел берег протоки, но увидел только старое ружьё, лежавшее у самой кромки воды. Рейнджер сразу же понял, что произошло. Он вздохнул и понурил голову. Он вовсе не был рад тому, что оборвалась чья-то жизнь, даже если это была жизнь жестокого Барракуды. Можно было бы предположить, что Рейнджер обрадуется гибели злого хозяина, который так плохо обращался с ним, но пёс вовсе не испытывал ни радости, ни мстительного удовлетворения. Только облегчение, что человека больше не будет рядом, что больше некого бояться.

Рейнджер повернул голову и взглянул на двух котят.

Они снова были вместе.

Их семья.

Старый гончий пёс и два сереньких котёнка.

121

Но была ещё цепь. Ржавая железная цепь, накрепко привязанная к дереву. А внизу, на илистом дне протоки, дремал громадный тридцатиметровый аллигатор. Скоро, очень скоро он снова проголодается. Пак посмотрел на цепь, потом понюхал её. Что за мерзкий запах! Запах покосившегося дома, старых костей, тухлой рыбы. Запах порчи и гнили.

Пак лизнул цепь, и его замутило от металлического привкуса: на языке остались крупинки ржавчины. К горлу подступила тошнота. Он попытался выплюнуть их, но они крепко прилипли к языку. Тогда он сунул в рот лапу и стал отскребать их острыми коготками. Отвратительная цепь.

Пак разглядывал её, расхаживая от Рейнджера к дереву и обратно. Цепь была вся покрыта ржавчиной. Она была толстой, но в двух или трех местах звенья показались ему тоньше других. Он понюхал их. Запах у них был точно такой же.

Наконец он уселся возле цепи под деревом и стал слушать. Когда Рейнджер шевелился, цепь слегка позвякивала. Когда Рейнджер лежал неподвижно, всё было тихо. Шло время. Пак сидел и слушал.

Всё было тихо. Пак слушал, навострив уши.

Тишина.

И вдруг…

Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш!!!

Пак взглянул вверх. Прямо над головой всего в нескольких сантиметрах он увидел древнюю тварь. Древнюю, как доисторические моря и океаны, древнюю, как этот мир. Её кожа горела на солнце. Каждая шерстинка на теле Пака встала дыбом, каждая клеточка его тела задрожала. Он оцепенел. Змея смотрела прямо ему в глаза. Сзади донеслось угрожающее ворчание Рейнджера. Но куда было старому псу тягаться с этаким чудищем! Пак почувствовал, что Сабина подошла и прижалась к нему. На мгновение у него возникла мысль о бегстве. Но как быть с Рейнджером? Он ведь не мог убежать. Пак взглянул на Сабину. Было ясно, что она ни за что не убежит. Ни за что не бросит Рейнджера.

Пак набрал в лёгкие воздуха и попытался крикнуть, но не сумел издать ни единого звука.

122

Праматерь смотрела на них. На этих троих, что сидели прямо перед ней. Какие же они грязные и жалкие! Особенно пёс. Острая боль вдруг пронзила её. Она свила кольцами своё массивное тело. Она не сводила с них немигающих глаз, гипнотизируя их взглядом. В её ватно-белой пасти кипел горький яд. — подумала она.

«Трое»,

Когда-то перед ней уже стояли трое — трое, неразрывно связанные друг с другом. Связанные любовью.