Книга Мадам Дортея - Сигрид Унсет

Она со смехом оттолкнула протянутые к ней руки Харкеля Ларссона:

— Большое спасибо, но я должна вернуться к своим обязанностям. — Пора было подумать о том, чтобы подать гостям ужин.

Подать ужин было относительно просто — в усадьбу принесли множество горшков и ведерок со сливочной кашей, а также всевозможной сдобы и печенья. На этот раз столы должны были накрыть в доме для работников, чтобы в зале могли продолжаться танцы. Однако и в доме для работников молодежь танцевала под музыку кларнета. Здесь было еще более шумно и многолюдно, чем в старом здании, и женщинам с помощью «мажордома» далеко не сразу удалось выставить за дверь разгоряченных и весьма самоуверенных молодых людей.

Изгнанная молодежь продолжала танцы на дворе. Кларнетист уселся на лесенку амбара, мешая спешащим женщинам, и продолжал играть. Однако он был посредственным музыкантом, и часть молодежи, собравшись возле дверей залы, танцевала другие танцы под музыку феле, которая доносилась через открытые двери.

После возвращения из церкви Вильхельм и Клаус упорно кружили возле Туры, молоденькой родственницы ленсмана, и танцевали с ней, как только ей удавалось урвать для этого минутку. Что касается Вильхельма, Тура была единственная девушка, с которой он был здесь знаком, а он поначалу стеснялся приглашать совсем чужих девушек. Тура же была хорошенькая и приветливая. Но довольно скоро Вильхельм обнаружил, что он хороший танцор, — музыка так и струилась в его жилах и направляла движения, и даже спрингар, который он никогда в жизни не танцевал, не доставил ему никаких трудностей. Застенчивость с него как ветром сдуло, и теперь каждый раз, когда Тура убегала, ибо обязанности по хозяйству занимали большую часть ее времени, он самоуверенно приглашал ближайшую девушку, оказавшуюся свободной. Постепенно он, к своему удивлению, заметил, что девушки охотно танцуют с ним. И не только потому, что он был племянником жениха, Клаус тоже приходился Уле племянником, и к тому же был очень хорош собой. Девушки охотно шли танцевать с Клаусом, но быстро бросали его — Клаус совсем не умел танцевать.

Вильхельм не без злорадства наблюдал за братом. Поделом этому самоуверенному мальчишке! В последнее Рождество он презрительно смеялся над Вильхельмом, который лихо отплясывал с какой-то девушкой: ты плясал с ней потому, что хотел поупражняться, чтобы потом ловчее подъехать к Матильде Хаусс! Сам Клаус питал детское презрение и к девушкам и к этим «прыжкам в воде», как он называл танцы. Теперь он, точно последний бедняк, подпирал стену.

Однако мало-помалу Клаус тоже обратил внимание на Туру. Она была слишком добра, чтобы дать ему понять, что считает его неповоротливым увальнем, но, напротив, дружески и терпеливо направляла его в танце — делай так и так, а не этак, посмотри, уже получается лучше, ты тоже можешь научиться танцевать…

Братья только что не дрались из-за Туры всякий раз, когда она забегала в залу. Со свойственной ей добротой она пыталась сохранять справедливость и танцевала по очереди с каждым из них, и Вильхельм примирился бы с этим, но Клаус был несносен. Он норовил оттереть Вильхельма и танцевать с Турой даже не в свою очередь, и, если она мягко отталкивала его и протягивала руку Вильхельму, он злобно смотрел им вслед, пока кто-нибудь, кому он мешал танцевать, не отпихивал его в сторону. С каждым полученным толчком Клаус злился все больше, наконец он ушел, а когда снова вернулся, Вильхельм по его виду понял, что Клаус изрядно напился.

К тому времени многие были пьяны, день клонился к вечеру, и кое-кто из молодых людей уже пытался завязать с кем-нибудь ссору. Однако женщины и люди постарше успевали разнять и урезонить забияк до того, как вспыхнет настоящая драка. Вскоре многие отважные парни были вынуждены капитулировать перед богом пива и водки. Из пожилых людей кое-кто тоже удалился в горницы и амбары, где для гостей были приготовлены постели. У стен домов в высокой, мягкой траве сидели и лежали парни, некоторые еще храбро боролись со сном, но другие уже громко храпели. Были и такие, которым природа велела расстаться с излишками угощения, — сквозь музыку и шум веселья то и дело слышались стоны и чертыхания.

Солнце зашло за гору. Длинные тени домов и деревьев вдруг уменьшились и превратились в крохотные островки темноты, прятавшейся у стен и под деревьями, мягкий, белесый свет небесного свода, казалось, выпил последние силы солнечного дня. Зеленые луга поблекли, коричневые бревенчатые дома, в окнах которых отражалось вечернее небо, стали серыми. Вильхельм танцевал польку с высокой темноволосой девушкой — она была на голову выше и вдвое толще его, но ноги ее летали, как барабанные палочки, и она кружилась легко, словно играя, им нравилось танцевать друг с другом, и они смеялись, глядя друг другу в глаза. Никто из них не собирался прекращать танец, пока у них хватало дыхания…

Гости потянулись к ужину, поданному в доме для работников, их возглавляли барабанщик, музыкант с феле и «мажордом» со своим жезлом. Уле и Ингебьёрг рука об руку встали перед гостями.

— Вам с братом тоже нужно пойти туда, — сказала девушка Вильхельму, ее звали Анне, и она была дочерью хозяина одной из усадеб в Херберге. — Ведь вы с ним шафера. — Сама она заняла место среди подружек невесты. Клаус стоял, прислонившись к точилу, судя по его виду, он был не в силах двинуться с места. Шляпу свою он потерял, каштановые кудри в беспорядке падали на его разгоряченный лоб. Он расстегнул жилетку и рубашку, словно хотел остудить обнаженную грудь…

Кто-то тронул Вильхельма за плечо, это была Тура.

— Тебе надо пойти в дом, ведь ты шафер, — сказала она, как и Анне Херберг, и улыбнулась своей милой, чуть ленивой улыбкой.

— Но ведь меня туда не звали? О нет, я тоже знаю порядки! — Вильхельм блаженно засмеялся и обхватил рукой плечи Туры. — А ты сама-то пойдешь?

— Нет, мы должны подождать. Первыми за стол сядут почетные гости.

— Вот и хорошо! А мы с тобой пока потанцуем! — Он уткнулся лбом ей в грудь.

— Да ты никак тронулся? — Она тихо засмеялась и сделала попытку вырваться из его рук. Ткань ее красной полосатой кофты была жесткая, и кофта застегивалась на маленькие металлические крючки, Вильхельм прижался к ним своей горячей кожей, ощутив под кофтой мягкую грудь Туры. — Нет, нет, отпусти меня, я устала и не могу больше танцевать…

— Тогда пойдем куда-нибудь, отдохнем… Тура, ягодка, давай найдем местечко, где можно посидеть и отдохнуть…

Теперь на кларнете играл какой-то парень, он играл куда лучше самого кларнетиста. И вся свободная молодежь, да и люди постарше, арендаторы и крестьяне, ждавшие своей очереди сесть за стол, продолжали танцевать. Трава на дворе была вытоптана ногами танцующих, и во многих местах обнажилась черная почва.

Вздохнув и покачав головой, Тура уступила Вильхельму и позволила ему увести себя прочь от танцующих. Когда они проходили мимо точила, у которого стоял Клаус, он выпрямился и потянулся к Туре.

— Тепель моя очеледь, — дурачась, залепетал он. — Этот танец ты обестяла мне… Ты обестяла…

— Я устала, мне больше не хочется танцевать. — Тура надменно улыбнулась. — Да и ты тоже сегодня уже не танцор, Клаус!