Книга Миллионеров украшает скромность - Инна Павлова

— Добрый день, — равнодушно обронил полицейский в мою сторону. — Рад встрече, сударыня, — приветствовал он полосатую нахалку.

Крысилов плюхнулся в кресло, и кошка моментально пристроилась у него на коленях. От обиды у меня потемнело в глазах. Меня она нежностями не балует, можно сказать, помыкает бессовестно, а к какому-то паршивому менту, — нате вам, — кидается чуть ли не на шею, да еще при этом бессовестно мурлычет! Где справедливость?!

Обнаружив, что негодяй напрочь забыл о моем существовании, я еще больше рассвирепела. Ему и в голову не пришло поинтересоваться, что привело меня в эту душегубку. Он упоенно наглаживал полосатую предательницу и бормотал всякие глупости. И умница-то она, и красавица необыкновенная. О моих куда более скромных достоинствах — как вы догадываетесь — я не услышала ни слова!

Я смотрела на сильные, смуглые руки, оказавшиеся поразительно ласковыми, и чувствовала, как земля ускользает из-под ног. Мне мучительно хотелось ощутить осторожные длинные пальцы на своей коже, и я готова была заплатить непомерную цену — свою гордость, — лишь бы этот голос нежно называл мое имя и перечислял мои собственные привлекательные стороны.

Опередив рыдания, готовые сорваться с искусанных губ, я выскочила из кабинета и понеслась к умывальнику. Вода из крана текла теплая, но сомневаюсь, что даже купание под ледяным водопадом погасило бы пожар в моей истерзанной душе. Проклятая бабья натура! Совершенно не разбирающая, когда и в кого можно и нужно влюбляться. Да лучше бы я пала жертвой Свинюгера! Кого угодно, только не этого надменного красавца. Где мои глаза? И мозги? Такого предательства, такой вопиющей подлости от своего сердца я не ожидала!

Не уверена, что я быстро справилась с чувствами, но, когда снова заглянула в кабинет, негодяй по-прежнему расточал комплименты моей бывшей любимице.

Так и не дождавшись внимания к собственной персоне, я рявкнула:

— Может, вы оторветесь на минутку? Если, конечно, закончили с моей кошкой?

— Это не ваша кошка, — равнодушно отозвался тот. — У нее нет и не может быть хозяев. Кошка — абсолютно независимое и самодостаточное животное. С ней можно поладить, не исключено, что она даже окажет свое покровительство, — в том случае, если сочтет вас этого достойной, — но она никогда не будет вам принадлежать душой и телом, как собака. Вам никогда не стать ее владелицей!

— Отвяжитесь со своими глупостями! — заорала я. — Я пришла вовсе не за этим! С кошкой мы как-нибудь сами разберемся!

Крысилов наконец заткнулся, хотя с коленей Бастинду не снял.

— Так зачем вы пожаловали?

Я рассказала. Про отрезанное фото с подозрительным рукавом, про свою догадку относительно того, что юноша из «Макдональдса» — пропавший сын миллионера.

— Его знали как Петра, — жарко убеждала я, — но это ничего не означает. Он мог соврать. Ведь он же скрывался от влиятельного папаши. А иначе зачем было Бергу крутиться рядом с забегаловкой? Он хотел увидеть сына. И уговорить его вернуться!

Вопреки моим худшим ожиданиям, полицейский и не подумал меня разубеждать. Оказывается, этот гад уже знал все, чем я пришла делиться, и однозначно дал понять, что ответной информацией для меня не располагает. Только ему-то явно не составило труда получить по официальным каналам интересующие сведения! И он не рисковал своей жизнью, добывая факты по крупицам!

— А когда это вы, простите, ею рисковали? — ехидно осведомился Крысилов. — Довели кого-то до греха дурацкими расспросами? Или какой-то бедолага не сумел оценить ваше своеобразное чувство юмора?

— Оставьте мое чувство юмора в покое! — не выдержала я. — У вас его вообще не имеется! Что вам стоило сказать мне раньше про Кристофера? Сколько бы я сэкономила сил!

— А это в мои обязанности не входит, — пожал широченными плечами мучитель. — Существует тайна следствия и список лиц, допущенных к расследованию и обладающих полной информацией. Вы, насколько мне известно, в болгарской полиции пока не служите.

— Зато в ней служите вы, — не осталась я в долгу. — И если не принять экстренные меры, скоро ее можно будет закрывать. Криминал уже захлестывает вашу ранее благополучную родину!

Вот теперь полицейский разъярился по-настоящему. Такого выражения я на его лице еще ни разу не видела и, даст бог, не увижу больше никогда. Его буквально перекосило, и я поняла, что перегнула палку. Очевидно, я наступила на мозоль. И все-таки он сдержался, и мне не оставалось ничего, кроме как восхититься его самообладанием. Хотя, может, это кошка на него так умиротворяюще подействовала? Или в ее присутствии он опасался запятнать звание джентльмена? Раньше он, припоминаю, позволял себе говорить на повышенных тонах!

— Ехали бы вы, милочка, домой, — посоветовал он елейным голосом. — Что там у вас осталось? Неделя? Так это ерунда, даже не заметите. И от неприятностей убережетесь. — В его глазах мелькнул и тут же погас нехороший огонек, заставивший меня всерьез озаботиться собственной безопасностью. Я не кошка, запасных жизней у меня нет[2]. — Готов вам даже компенсировать эту неделю из своего жалованья. Хотите? — искушал мерзавец.

Ну и пожалуйста! Осознание своего бессилия, ненужности и нежеланности для мужчины, который, как я случайно обнаружила, капитально обосновался в моем незакаленном сердце, растравило и без того измученную душу и заставило собрать все мужество для достойного отпора. Способность говорить, вернее, огрызаться я обрела к тому моменту, как Крысилов любезно сообщил, что замену билета берет на себя и приступить к улаживанию формальностей намеревается безотлагательно.

— А почему вы мной распоряжаетесь? — взвилась я. — Я вам не рабыня, и мы не на галерах!

— При чем тут галеры? — удивился тугодум. — На галерах женщин не держали.

— Вот именно! И знаете почему? Боялись! И правильно делали!

— Вовсе не поэтому, — дернулся мужик. — Просто женщинам на корабле не место.

— Ах, не место?! — вызверилась я. — Да вы просто мужской шовинист! И как это я сразу не поняла?!

Крысилова снова задело за живое.

— Я действительно считаю, что женщины приносят несчастье, и это не моя мысль. Наши предки давно разобрались, что к чему, приняли меры, и только поэтому человечество до сих пор не вымерло!

Пусть он не разделяет моих чувств, пусть считает меня помехой на своем жизненном пути и в продвижении по служебной лестнице, но унижать себя я не позволю!

— Да вы…

— Разумеется, не все женщины одинаковы, — продолжал он разоряться. — С некоторыми можно ладить, отдельные экземпляры позволительно считать вполне разумными и адекватными. Но вы, — полицейский ткнул в мою сторону пальцем, едва не оставив без правого глаза, — вы — женщина особая, можно сказать выдающаяся.

Я не торопилась расплываться в улыбке и правильно делала. Чудовище не собиралось засыпать меня комплиментами.