Книга В горах пощады нет - Сергей Самаров

Артем Василич, в отчаянном прыжке сбивая с ног грузинского подполковника, сам тем не менее не потерял ориентацию и, приземлившись, тут же перекатился в более низкое место, а туда, куда он приземлялся, без промедления ударили пули автоматной очереди. Более того, Тамаров сумел даже определить на слух, что очередь состояла из шести выстрелов. То есть стрелял человек неумелый в обращении с автоматом или просто нервный, сам испугавшийся того, что в человека стреляет. Это тоже с бандитами случается. Сбывается то, о чем они мечтают, но действительность оказывается совсем не такой, как мечты, и из-за этого следует нервный срыв. И российский подполковник мог поспорить, что в бугорок земли попало не больше трех пуль, а остальные ушли в сторону с большим разбросом. Но осуждать стрелка за такую оплошность российский подполковник не собирался. Если противник автомат держит, как оглоблю, это только его беда, и она дает тебе больше шансов выйти победителем.

Как опустился предохранитель на автомате Тамарова, этого даже он сам сказать не сумел бы. Может быть, даже в то время, когда перекатывался, автоматически выполнил необходимую операцию. Затвор он передергивал еще на дороге, когда мимо проезжала большая легковая иномарка, следовательно, патрон был в патроннике. И, перекатившись, тут же дал короткую, только в два патрона, очередь. Обычная очередь, которой обучают солдат, всегда состоит из трех выстрелов. В два патрона стреляют только наиболее опытные и меткие стрелки, но они стреляют не куда-то в сторону, а исключительно на поражение. Так и стрелял Тамаров, хотя противника еще не видел, но слышал звук стрельбы, слышал треск каменистой земли, в которую пули попали, и легко определил месторасположение стрелка. И услышал в ответ на свою очередь только долгое и удивленное восклицание, похожее на русское «о-ой»… Стрелок больше не сумеет нажать на спусковой крючок, понял Артем Василич, но он хорошо помнил, что стреляли еще и в Бессариона, и стрелял в него другой автомат. Значит, где-то там еще кто-то прячется в темноте. И его местонахождение Тамаров не знал.

В этой ситуации сам Бессарион подтвердил, что он жив, откликнувшись очередью, кого-то спугнувшей, а Артем Василич только шаги бегущего в темноте человека услышал, приподнялся и дал еще одну короткую очередь на звук. Теперь даже восклицания не раздалось. Но звук падающего тела из звука стрельбы Тамаров все же сумел выделить.

Скоротечный бой, было похоже, закончился.

– Кажется, все? – спросил Тамаров.

– Похоже на то… – согласился Бессарион. – У тебя бинты остались?

– Все тебе отдал. Зацепило?

– Ту же ногу…

– Поздравляю. Будешь учиться на одной ноге прыгать…

– Едва ли сумею…

– Заставлю. Никуда не денешься. Ты мне нужен. Что я без тебя буду в Грузии делать? Значит, придется с тобой возиться. Не обессудь…

– Кто это был?

– Сильно зацепило?

– Навылет. Бедро.

– Артерия?

– С другой стороны…

– Повезло…

Оба они знали хорошо, что если пуля попадает в артерию, проходящую через бедро, то в полевых условиях, даже имея под рукой врача, спасти человека невозможно.

– У тебя, кажется, промедол остался?

– Остался. Только нельзя пока…

– Почему?

– Слишком мало времени прошло после первого укола. Раз в сутки колоть нужно, иначе «крыша поедет». Не в ту сторону двинешь…

– Жадный ты… Кто это был? – повторил Бессарион свой вопрос, хотя сам понимал, что ответить на него российский подполковник навскидку не сможет.

– Сколько их было? – вместо ответа сам спросил Тамаров.

– Стреляли двое… Могло быть больше…

– Ладно… Гранату бросаю… Проверим…

– Не надо гранату! – просяще крикнул кто-то с сильным акцентом, и третий человек побежал в темноту. Очередь Тамарова сразу догнала бегущего, хотя он, судя по скорости, даже от пули убежать надеялся.

– Больше и быть не может… – вздохнул Артем Василич, но в полный рост не поднялся, а просто перебежал в сторону Бессариона, прислушиваясь к окружающему, готовый по земле распластаться по первому же звуку со стороны.

Но больше никто не стрелял, и даже никто не пошевелился.

– Ты что, все бинты на перелом ухлопал? – спросил Тамаров, глядя, как Бессарион зажимает рану на ноге рукавом.

– Да. Мотал, чтобы повязка жестче была. Сейчас смотаю. А то кровь сильно бежит…

– Пережми оба отверстия. Из выходного обычно сильнее течет. Пережми и подожди…

– Отверстия рядом. Пять сантиметров…

– Значит, просто ткани порвало. Это быстро заживет. Подожди, я посмотрю у этих… Индивидуальные аптечки могут быть…

Все еще держа автомат на изготовку, Артем Василич подошел к первому убитому, тому, что так удивленно «ойкал» перед смертью. Это был типичный боевик, молодой, с короткой, только-только отпускаемой бородкой. Наверное, красивый парень, как можно было рассмотреть при свете луны. Первая пуля попала ему в плечо, вторая в грудь, прямо посредине. Этому уже не понадобится никакая перевязка, как не понадобится и зеленая повязка, украшенная затейливой арабской вязью. Повязка через лоб стягивала длинные волосы. Обычно боевики стриглись короче, поскольку разводить вшей в лагерях не рекомендовалось. Значит, это новичок. Еще не понял и того, как волосы могут мешать в бою. И никогда не поймет. Где-то ждут его отец и мать и не решаются оплакивать, не зная, жив он или мертв, а он ушел из дома, может, даже в известность их не поставив, поддавшись чужому влиянию, ушел воевать неизвестно за чьи интересы. Но уж не за свои – это точно. Но и повоевать не успел. Даже научиться воевать не успел, о чем говорила его неумная длинная очередь, подставившая его под короткую очередь профессионала. Но он сделал свой выбор, а подполковник Тамаров сделал свой. В итоге, как только и могло произойти, лишь один из них остался в живых.

Вывернув карманы убитого, Артем Васильевич привычно переложил себе в карман документы и две сотенные долларовые бумажки. Индивидуальной аптечки в карманах не оказалось. Человек не готовился не только к смерти, он не готовился даже к ранению, считая себя, видимо, везунчиком. И очень удивился, умирая, о чем возглас его говорил. Аптечка нашлась у второго. Этот вообще оказался мальчишкой лет пятнадцати-шестнадцати. Возраст, в котором хочется себя показать, да и самому хочется собственные способности прочувствовать. Тоже не успел парень стать старше и понять, что, если ты стоишь того, тебя и без показа люди видят. А показывает себя только человек, в котором и заметить нечего. Когда это понимаешь, начинаешь на чужое мнение плевать и к себе больше прислушиваться, начинаешь самим собой быть. Был бы этот мальчишка самим собой, стал бы он чуть раньше самим собой и не послушал бы чужого мнения, не пошел бы с автоматом в руках в леса и горы. И не погиб бы. Но в том-то и неприятная сторона жизни, что понимать ее, жизнь то есть, начинаешь только с возрастом. А до этого можно много чего натворить, если выжить при этом удастся. Парню не удалось ни натворить, ни выжить…