Книга Кто и когда купил Российскую империю - Максим Кустов

Из войсковых частей я туда направил чеченцев, потому что, стоя, как конница, в тылу, они так грабили, что не было никакого сладу. Я их и законопатил на Тюп-Джанкой. Там жило только несколько татар, тоже мусульман и страшно бедных, так что некого было грабить. Для успокоения нервов генерала Ревишина, командовавшего горцами, я придал туда, правда скрепя сердце, потому что артиллерии было мало, еще 2 легких орудия.

Великолепные грабители в тылу, эти горцы налет красных в начале февраля на Тюп-Джанкой великолепно проспали, а потом столь же великолепно разбежались, бросив все шесть орудий. Красных было так мало, что двинутая мною контратака их даже не застала, а нашла только провалившиеся во льду орудия. Мне особенно было жалко двух легких: замки и панорамы были унесены красными и остались трупы орудий.

После этого и предыдущих грабежей мы с Ревишиным стали врагами. До боя он на все мои заявления о грабежах возражал, что грабежи не доказаны и что в бою горцы спасут все, причем ссылался на авторитеты, до Лермонтова включительно. Я же сам был на Кавказе и знаю, что они способны лихо грабить, а чуть что — бежать. Не имея никакой веры в горцев, я при своем приезде в Крым приказал их расформировать и отправить на Кавказ на пополнение своих частей, за что мне был нагоняй от Деникина (видно, по протекции Ревишина) с приказом держать их отдельной частью»[92].

Но войска Крымского корпуса Слащева на Перекопе сражались с поразительным упорством. Красные, 23 января 1920 года атакуя Перекоп, практически захватили его укрепления, но контратакой сил Слащова были отброшены. 28 января штурм повторился с тем же результатом. 5 февраля 1920 года красные штурмовали Крым уже через лед замерзшего Сиваша. И этот штурм был отбит. 24 февраля красные прорвались через Чонгарскую переправу, но были также отброшены.

8 марта 1920 года ударная группа 13-й и 14-й Советских армий взяла Перекоп, но у Юшуньских укреплений была разбита и изгнана с перешейка, с большими потерями среди наступающих. После этого советское командование временно отказалось от новых попыток штурма.

26–27 марта 1920 остатки Добровольческой армии были эвакуированы из Новороссийска в Крым, где стали частью Русской Армии генерала барона П.Н. Врангеля.

В условиях из рук вон плохо налаженной эвакуации из Новороссийска в Крым процесс самостоятельной организации снабжения частей и торгового обмена развивался усиленно: «Новороссийск… При одном имени содрогаюсь. Громадная бухта, цементный завод, горы без всякой растительности и сильный ветер норд-ост. Все серо — цвета цемента.

В этом порту Черного моря закончилось наше отступление от Орла через весь юг Европейской России. Уже давно было известно, что наши войска могут эвакуироваться только из этого порта на Кавказе, чтобы переехать в Крым, который еще держался. Остальная Россия была для нас потеряна…

Необъятные пристани были буквально забиты повозками, лошадьми и людьми. Пробраться к пароходам было немыслимо. Никто не распоряжался. Пароходы, насколько можно было видеть издали, были набиты людьми впритык. Мы были сильно обеспокоены.

Проезжая мимо горящих ангаров за бетонной стеной, я решил посмотреть, что там. Было место, где люди влезали через стену и возвращались с пакетами. Я отдал Астафьеву держать Дуру и полез за другими. Там были составы вагонов. В одном из первых вагонов было английское обмундирование. В это время раздались орудийные выстрелы. Нас, мародеров, охватила паника. Я схватил пачку английских штанов и полез обратно. На стене толкались, и я едва не выпустил своей добычи. Оказалось, что самое большое английское судно, “Император оф Индия”, стреляло из бухты в направлении Тоннельной, за 18 верст. Стреляло самыми большими орудиями, вероятно шестнадцатидюймовыми. Разрывы были едва слышны. Мы тут же скинули свои старые и вшивые штаны и надели новые. Остальные я раздал людям своего орудия.

Я пошел к Шапиловскому, где застал Колзакова и других полковников. Я рассказал, что мы видели в порту.

— Пароходы переполнены, места больше нет. Никто не распоряжается. Если мы хотим сесть на транспорты, то должны рассчитывать только на самих себя, и действовать нужно немедленно. Если мы будем дожидаться распоряжений, мы рискуем остаться у красных.

Мои слова явно обеспокоили полковников, чем я остался доволен. Теперь они что-то предпримут, а не будут сидеть сложа руки и ждать, чтобы кто-то взял их и посадил на пароход.

Питались мы консервами “корнед-биф”, которые кто-то достал так же, как я штаны. Запивали чудным вином, взятым в Абрау-Дюрсо. Интендантство ничего для нашего прихода не приготовило. Оно все бросило и удрало на пароходы. Вот такими тунеядцами и наполнились транспорты. А нам, армии, места нет!..

“Аю-Даг” шел медленно, подошли к порту Феодосии. Мы были в Крыму.

— Стойте неподвижно! — крикнул капитан. — Не наваливайтесь на один борт. Когда причалим, не бросайтесь, как бараны, а сходите потихоньку. Пароход может опрокинуться даже у пристани. Трюм у нас не нагружен.

Все обошлось благополучно, и мы очутились на пристани.

Меня охватила радость: спасен! Жив! Вот это повезло! Я стал смеяться, петь и почти плясать. Мы слишком долго шли локоть к локтю со смертью, причем все преимущества были на ее стороне. И наконец мы на какое-то время были в безопасности. Бе-зо-пас-но-сти, поймите это! Это может оценить только человек, вышедший из долгой смертельной опасности.

Очень хотелось есть. Мы ничего не ели и не пили в течение двух дней. И это было наше счастье, потому что из-за тесноты на пароходе справлять натуральные потребности было невозможно. Я пошел искать съедобного. Не нашел, но увидел, как казак открыл какую-то банку, высыпал на ладонь белый порошок и взял в рот. Казака перекосило, и он стал плеваться. Я взглянул на этикетку: сахарин. Тотчас же купил литровую банку за 200 рублей и позднее в Керчи продал ее за двадцать тысяч, причем вся батарея пользовалась сахарином…

В Керчи мы нашли наш обоз и хорошо расположились на квартирах. У пролива был бульвар с рестораном. Когда бывали деньги (нечасто), ходили туда, но обычно питались супом из бычков, который вскоре осточертел. Иногда покупали на рынке корзину копченых сельдей. Это было так вкусно, что корзинку съедали враз. Рыбаки рассказывали об обилии рыбы. Иногда весло не падало, воткнутое в стаю проходящей рыбы. Можно было ее черпать ведром»[93].

«Я дал людям возможность наживаться»

Именно Крыму суждено было стать последним оплотом белых на юге России и объектом их запоздалых социальных и экономических экспериментов, рассчитанных на привлечение симпатий населения.

Суть своей экономической политики Шульгину объяснил сам Петр Николаевич Врангель: