Книга Сожаления Рози Медоуз - Кэтрин Эллиотт

Вообще-то, я была рада от нее отделаться. Когда она уезжала, напряжение в воздухе рассеивалось, да и близняшки были отличной компанией. Я научила их готовить кое-какие простые блюда, пока они, как сороки, скакали вокруг меня, и даже Тоби приходил, присаживался на край кухонного стола и смотрел, как я работаю. Иногда я болтала с ним о реке; спрашивала, какие там водятся звери, думает ли он, что летом будет много рыбы, видел ли он гнездо цапли в зарослях. Постепенно я разговорила его, общаясь на ту тему, которая казалась ему захватывающей. Я заметила, что в последнее время он стал чуть менее угрюмым, и еще обнаружила, что, если очень постараться, можно его рассмешить. Как-то раз, заглянув в коттедж, чтобы забрать кое-какие продукты, я застала его на кухне: он распевал под радио, привезенное мной из Лондона.

– У тебя красивый голос, Тоби, – удивленно проговорила я. – Ты в школе поешь?

– Не говорите глупостей, – огрызнулся он, спрыгивая со стола. – Думаете, в этой семье уживутся два артистических темперамента?

С этими словами он треснул дверью черного хода, вооружившись пакетиком бисквитов с начинкой.

Я вздохнула и вернулась к своей баранине по-гречески. Вы не ослышались: к баранине по-гречески. Понимаете, шли недели, и я тайком пыталась приобщить «Красный Лев» к высокой кулинарии – под расплывчатым прикрытием «рагу». Я входила в паб, нагруженная курицей в красном вине, и объявляла: «Куриное рагу, Боб!» На что он довольно потирал ребра и отвечал: «Ууу, молодчина, Рози! Вчерашнее рыбное рагу прошло на ура!» Я улыбалась такому определению моего буйабеса, но Боб говорил правду: французский рыбный суп прошел на ура, ведь, что бы ни думал Боб, у местных был очень хороший вкус: они ценили приличную кухню и принимали все за чистую монету. Добавлять в блюда алкоголь было вовсе не трудно: вино я брала бесплатно из паба, и, поскольку готовила только из местных продуктов, это было и недорого. В результате мне удавалось готовить необычные блюда, а местным жителям – вкусно поесть, и в конце концов обо мне пошла хвалебная молва. В Пеннингтоне и ближайших деревнях только и разговоров было, что о «новой поварихе из «Красного Льва»». Естественно, Боб был в восторге.

– Паб битком набит! – проревел он, когда я как-то раз позвонила, чтобы напомнить ему порубить петрушку для тушеной зайчатины. – В последний раз столько народу набивалось, когда один ненормальный бармен стал раздавать бесплатную выпивку всем своим дружкам!

Я тихо порадовалась. Все, что я готовила, можно было легко разогреть в микроволновке, а с искушением поэкспериментировать я боролась. Суфле из шпината и краба было бы объедением, если отведать его прямо из духовки в Фарлингсе, но к тому времени, как Боб и миссус его подогреют, стало бы похоже на грязную старую подметку. Да, работка была нелегкая, особенно с четырьмя детьми и двумя терьерами в бусах и солнечных очках под ногами. Но мне она была по душе, и Айво тоже многому учился, ведь рядом были другие дети. В основном он учился словам типа «долбаный». Понятия не имею, где они набрались такого, но есть подозрение, что от Марты; хотя должна признать, я еще не слышала, как она матерится. Я вообще не слышала, чтобы она говорила хоть что-то, кроме «угу… знаю» по телефону. Войдя на кухню сегодня утром, я застала ее за тем же занятием, предположительно с Гари. Я бросила на стол связку куропаток, которых раздобыла у местного егеря, и в двухтысячный раз задалась вопросом: с какой стати Джосс и Аннабел ее терпят? Как ни странно, дети ее, по-видимому, обожали и отзывались о ней с большой любовью, но я не могла отделаться от мысли…

– Нет! О нет! – вдруг завопила она в трубку. Я чуть не уронила свои тушки. Обернулась и увидела, как она рыдает у телефона. – Ох, бабуля, это невыносимо! Неужели опять, только не это!

Я пораженно смотрела, как она, захлебываясь рыданиями, бросила трубку и закрыла лицо руками. Минутку я потопталась на месте, потом подбежала к ней:

– Марта! Ради бога, что произошло? Что случилось?

Она по-прежнему рыдала, как будто у нее разрывалось сердце. Я робко обняла ее за плечи. Ее худенькое тельце подрагивало, но она не сопротивлялась мне, и я отвела ее в кресло. Это она из-за Гари. Да, точно, наверняка Гари виноват.

– Мой папа, – всхлипнула она срывающимся голосом. – У него рак. Он вроде вылечился, но бабушка говорит, что опять началось.

– О боже, Марта, я понятия не имела!

– Ему придется вернуться в больницу, но это его убьет!

Она рыдала, уткнувшись в стол; голова с торчащими волосами покоилась на руках. Я достала из холодильника бутылку вина. Взяла пару бокалов, села и разлила вино. Потом убедилась, что она наплакалась вдоволь и прекратила задыхаться, и подтолкнула к ней бокал.

– Возьми, – мягко проговорила я. – Выпей немного и расскажи мне все, ладно?

Она подняла голову и удивленно посмотрела на бокал. Потом подняла на меня заплаканные глаза, потянулась и сделала глоток. Зажгла сигарету дрожащей рукой. Глотнула еще вина, еще раз затянулась, и потом, постепенно, рывками, вся история выплыла наружу. Она рассказала, что ее мать умерла четыре года назад. Она получила эту работу, потому что ее отец работал здесь садовником. Потом ее отец внезапно слег, и она осталась единственным кормильцем; дома ей приходилось ухаживать за тремя маленькими детьми, и она страшно боялась, что, если потеряет работу, их отдадут в приют.

Они все боялись за отца, и ей приходилось приободрять младших, чтобы они не вешали нос и верили, что он не умрет, а сердце у нее все время уходило в пятки. Иногда ее лицо снова морщилось от рыданий, и она замолкала, чтобы перевести дыхание. Она рассказала мне, какую жуткую боль пережил ее отец. Как она сидела у его кровати, а он сжимал ее руку так, что кости хрустели, а его лицо дергалось в агонии. Сказала, что боится опять возвращаться в больницу и что отец без нее не может; все они без нее не могут. И наконец, призналась, как сильно, ужасно всем этим измучена.

– Я понимаю, что не очень-то стараюсь с этими детьми, – всхлипнула она, – но раньше я очень старалась, клянусь. Я люблю этих детишек, и они в порядке, правда, я позаботилась о том, чтобы у них все было в порядке, просто сейчас я совсем выбилась из сил. А сейчас, когда Джосс уехал и я живу в доме, я еще всю ночь на ногах с Тоби. Когда отец уезжает, у него начинаются ужасные кошмары, и, когда утром я начинаю работать, у меня никаких сил нет!

– Так, значит… погоди-ка… когда каждый день ты исчезаешь…

– Я еду к папе. После первой химиотерапии он совсем выдохся, совсем ослабел, и я готовлю ему обед, детям – полдник, проверяю, чтобы наш Дэмиен не прогуливал школу, и сижу немножко с папой. Читаю ему и прочее.

– О! – Я виновато вздрогнула. – А я думала, что ты со своим другом встречаешься!

– С другом?

– Ну, с Гари.

– Гари меня давно уже бросил, несколько месяцев. Сказал, что мы никогда не видимся, потому что я или здесь, или с папой. К тому же сейчас он связался с той шлюхой, Доун Пентерграст. Он не знает, что я в курсе, но в прошлую субботу я проходила мимо его дома и видела их на заднем сиденье его фургончика.