Книга Неземная девочка - Ирина Лобановская

Зина взглянула с детским любопытством:

— Это чтобы ложные клятвы писать?

— Настоящие клятвы кровью подписываются! — возразил Борис. — Так что такой ручкой тут не поможешь. Но все равно лукавая вещь — эта прикольная ручка. В руках не у прикалывающегося продавца, а у настоящего махинатора она может плохих дел натворить.

Лес встретил их зеленой, прорезанной солнечными коридорами тишиной. Тотчас рядом запищали обрадовавшиеся комары. Люди пришли! Наконец-то! Будет неплохой завтрак…

Не комары, а комарихи, вспомнил Борис.

— Сейчас мы с тобой устроим сафари на комаров и на мух. Ящик смотришь? Выступает тут недавно Путин, и видно, как его кусают комары. Комар-то не знает, что это президент. Этой крылатой твари все равно, чью кровушку пить. А президентская доля тяжела! Особенно в новогоднюю ночь. Тут особь статья! Вся страна в тепле, за столами с едой-вином, а он в это время вынужден стоять перед камерой на морозе, прямо у кремлевской башни, под снегом, с непокрытой головой и произносить торжественную речь!

— Не валяй дурака! — натянуто засмеялась Зиночка, стараясь сберечь остатки оптимизма.

— Только это мене ишшо и осталось, — со странной серьезностью отозвался Борис. — Нам надо поговорить…

Зина сразу насторожилась. Сердце съежилось и заскулило брошенным щенком. Она давно догадывалась о многом, но гнала подальше нехорошие мысли.

Борька с удовольствием развалился на траве и закурил, уставившись в далекое, бесконечное, умытое ночным дождем небо. Зиночка осторожно опустилась рядом.

— Природа молчит, — задумчиво сказал Борька. — Она всегда вот этак… И в ней нет ничего незначительного, мелкого, пустого. Как и в жизни в целом. Никакой упростиловки. Люди сами себе изобретают все мелочи и глупости, сами все упрощают и примитивизируют. Потому как неотесанные. А теперь, как алкоголик со стажем, я предлагаю тебе продегустировать вот это, если ты не против. — И он вытащил из сумки и протянул Зине банку с пепси-колой. — Вопрос можно? Пьешь?

— Пью, — улыбнулась Зиночка.

— Ну и отправь голову в отпуск — лозунг наших дней. — Он помолчал, немного подымил. — К какому выводу я пришел, прожив на белом свете три десятка лет? К оченно простому: Вселенная — довольно равнодушная мать, а потому, к сожалению, ни одно наше желание на этом свете полностью не осуществляется. Так что не стоит продолжать обманываться и обманывать, если этим не достигаешь никакой цели. Вот тебе и вот…

— А на том? — спросила Зина.

Борис вспомнил мокрый сентябрьский Симферополь, еще незнакомую ему молодую женщину с зонтом, не по-южному унылые тротуары…

— Не волновайся о том. Тебе туда ишшо не скоро. С другой стороны, тот, кто умер в этом году, избавлен от смерти в следующем. Так утверждал Шекспир. Попробуем поверить ему на слово. Хотя в связи с изобретением атомной бомбы человеческая психология изменилась на философском уровне. Человечество стало смертным, и это знает. Если раньше люди умирали по одному, группами и даже тысячами в войнах, все равно люди не исходили из мысли, что они могут умереть все на всей земле, и не могли из нее исходить. А с изобретением атомной бомбы появилось новое, ни с чем не сравнимое понимание: все человечество на всей земле до последнего человека вполне реально может исчезнуть. Ведь человек, создавший атомную бомбу, — явно гений. Гений — и изобрел атомную бомбу. Парадокс? — Он искоса поглядел на напряженно молчавшую Зину. — Средневековье нам преподносят как дикое и жуткое время варварства — когда люди насмерть рубились на мечах. Да, рубились насмерть. Но вот атомных бомб тогда не было! Так какое же время страшнее? И ведь ужас двадцатого века в том, что он подарил нам такие технические орудия убийства, которые сами по себе даже затрудняют возможность раскаяния. Раскольников рубил топором и видел взгляд умирающего — от одного этого ему была прямая дорога к покаянию. А в двадцатом веке человек может нажать пальцем кнопку на пульте, и за стеной заработает газовая камера. И как он после этого раскается в убийстве сотен и тысяч, когда он их в самом прямом смысле даже не видел и не слышал?! Но навязывать прошлое настоящему — тоже странный и нелепый поступок.

Зина его не понимала. Она вспомнила брата Валерку, который, очевидно основываясь на личном опыте, не раз безуспешно втолковывал Зине, что ее муж вообще никому в мужья не годится. Он не создан для семьи.

Борис вновь затянулся, рассматривая бесконечное небо. Где начало того конца, которым оканчивается начало?…

— Объясню на более понятном примере. Я как раз нынче пытаюсь навязать своим родным свое прошлое, связанное с тобой…

— Прошлое… — Зина подавилась слезами. Борис сел и нервно смял сигарету.

— Только не реви… С плачущими женщинами я не умею ни говорить, ни молчать. А плакать за компанию тоже не выучился. Крупка, я советовался с друзьями… Они все строили всякие предположения, давали мне разные советы от души… Пробовали нам помочь… Но в результате я понял, что мне нужно делать — просто ничего.

— Это все Марианна… — прошептала Зиночка.

— Прямо замкнуло тебя на ней! — возмутился Борька. — Об что речь? Марьяшка вообще розовая девушка.

Зина вытаращила глаза. Она была не в меру наивна и доверчива.

— Ну да?!

— Она однажды пришла — это кроме шуток! — в розовой рубашке, розовой юбке, в розовых туфлях и розовых колготках. А когда задрала ногу — выяснилось, что у нее и трусы тоже розовые.

— Дурак! — закричала Зина.

— Вероятно. Но она тут ни при чем…

— А кто при чем?

— Жизнь. Она как раз очень при чем… Я когда-то мечтал переиграть ее, обмануть. Не вышло… Жизнь посмеялась надо мной, и правильно сделала. Хотя вообще она строга и хочет, чтобы все подчинялись ее требованиям. Лишь по-настоящему сильные способны безнаказанно сопротивляться ей. Я не смог…

Борис подумал, что жизнь действительно устроена странно и необъяснимо. Бывает, вот как в случае с Зиной, что человек тебе нравится, о нем постоянно все время думаешь, но нельзя никак понять, зачем он тебе нужен, и говорить с ним ни на какие темы невозможно. Жизнь, полная ошибок… Это как раз о его жизни.

И что теперь? Оправдываться? Каяться? Произносить пустые слова? Он попытался построить свой дом на земле. Но оказалось, что дом у него есть один-единственный — родительский. И никакого другого не получится. Просто потому, что никакого другого ему не надо. Не требуется.

А дом — это самое главное на земле. Устал, замучился — торопишься домой, вошел, открыл дверь — и уже легче, уже хорошо. А если настоящего дома-отдыха нет? Есть только заменки, подменки, эрзацы?…

У Бориса все было. Зачем он искал дубликат? Женщина? Мало их у него было и есть… Не то, не то… А что же? Не хотелось признаваться самому себе…

Правда… На кой ляд ему нужна эта самая правда? Оправдывает ли она себя? Зато часто бывает чересчур жестокой. Хотя и от этого не перестает быть правдой…