Книга Кровавая месть - Иоанна Хмелевская

— Съедобные случаются. Если б её Бурчак забрал и куда задевал, ещё можно понять: травма рабочего на стройке, притом начатой нелегально, — невелика радость, могут нам напакостить, мало не покажется. Головастый мужик. Но на кой она сдалась Зютеку?

Майка пожала плечами и добавила на ватман киновари:

— В боевых целях. Если сопоставил с Вертижопкой, решил выйти на тропу войны и отомстить злодею, посягнувшему на божество.

— Сопоставил, не сомневайся. Я сама сопоставила. Тот голубой откляченный зад… А башки не видно было. Может, ты и права.

— Откуда она вылетела? Видел кто?

— Насколько мне известно, никто. Там кусты растут, огромадный барбарис, хоть без листьев, а такой густой — ничего не видать. Остальное в том же духе, одичавшее и непролазное, да падуб в придачу, он листьев не сбрасывает. Там мог рыцарь на горячем коне стоять и стрелять по врагу сколько влезет.

— Топот бы услышали, когда ускакал.

— Выходит, не стоял…

— А может, дети баловались, — рассеянно заметила Майка — Голубое, голубое… Откляченная задница… Весна и зелень уже мимо, им нужно ярко-голубое…

— Просто посади им туда Вертижопку задом наперёд, — не выдержала Боженка и прикончила пиво.

— И чтоб крутила? — обрадовалась Майка. — Слушай, а это идея! Движущаяся экспозиция, мелькала у меня такая мысль, а ты мне помогла, теперь знаю, как сделать! Гениально! Слушай, так и будет! Мне понадобятся съёмки не с абы какого мобильника, а профессиональные!

Потрясённая Боженка вдруг увидела, как Майка просияла. Всего на мгновенье, но совершенно определённо. Вдохновение. Вот как оно выглядит!

— Что-то придумала?

— Придумала. Ты сама мне подсказала. Сейчас говорить не буду, чтоб не сглазить. Посмотрим, что получится.

Боженка уселась поудобнее, заглянула в опустевшую ёмкость и вылила себе остатки из термоса.

— Опять я не договорила. А хотела спросить, хоть и знаю, что неудобно, но мне уже всё равно… Что там с твоим разводом? Только ты не обижайся!

Майкино сияние если и уменьшилось, то незначительно. Она поморщилась, пожала плечами и фыркнула, с одной стороны, презрительно, а с другой — удовлетворённо.

— Такой идиотской бумаги, как иск против меня, я в жизни не читала. Доминик, по-моему, был того же мнения, но не мог шедевра исправить, поскольку оказалось, что у меня нет недостатков. Совсем никаких. Не знаю, что он будет делать. В одном можешь быть уверена, я ему в этом творчестве помогать не стану. А посему, что дальше — не известно. Как ты понимаешь, мне это не надо.

— А кто его писал? Иск в смысле.

— Понятия не имею. Догадываюсь, что какой-то адвокат. По-моему, без извилин.

— Ну тогда я спокойна, — вздохнула Боженка. — А то уже опасалась… Ну, ладно, ладно, зря опасалась, но я же тебя знаю… С твоим добрым сердцем..

— Где доброе сердце, а где Вертижопка…

В Майкином голосе послышалось нечто такое, что окончательно успокоило Боженку. Нет, в этом случае Доминик мог не рассчитывать на помощь жены. Наконец-то во всей этой бредовой ситуации появился хоть малюсенький проблеск здравого смысла!

* * *

Принцесса Данута Мартенсон во всех смыслах оказалась сокровищем.

— Это будет дорого, — предупредила Майка, присаживаясь в её стокгольмском салоне в безумно удобное кресло у камина. — Но, головой ручаюсь, сработает.

Данута гораздо медленнее и осторожнее разместилась на мягких подушках.

— И пусть будет. — Ответ прозвучал непримиримо. — После того, что я пережила и до сих пор терплю, Бергсон пойдёт на всё, ведь дело-то я сделала. А тебе я верю. Эта твоя мазь, честно говоря, просто чудо, кожа заживает и мясо под ней тоже, через две недели танцевать буду… ну ладно, ходить нормально. Налей себе сама, я пока… извини…

— Да ну тебя… Мазь вовсе не моя, а Беаты, она лекарство передала.

— Я её обожаю.

— Я тоже.

— А меня Бергсон обожает, потому как вот уже, чтобы не соврать и правду не сказать, лет эдак пять мне везёт. Он сейчас на подъёме и раскошелится, я уверена. Подробности идеи не расскажешь?

Майка взяла себе виски с тонной льда и отрицательно помотала головой. Она так сияла, что Данута забыла о своём многострадальном седалище и жутко заинтересовалась. Вообще-то экспозиция и не могла быть дешёвой, но в исполнении Майки, на которой в определённой степени отразилось многолетнее обнищание родной страны, уж никак затратами не поражала. Чуть дороже, ничего страшного, но вот что она придумала? Данута смотрела на Майку умоляющими глазами, и у той, как обычно, дало себя знать доброе сердце.

— Только чтоб никому! Обещаешь?

— Задницей своей клянусь! Чтоб мне её снова ободрали!

После столь страшной клятвы Майка сдалась и чуть-чуть приоткрыла тайну. Данута была как-никак специалистом и восторга не скрывала.

— Оператор у тебя есть? Опытный? Чтоб в голографии понимал?

— Поищу…

— У меня есть! Есть! Экстра-класса! Талант! И в этом тоже разбирается! Я тебе его пришлю! Когда надо? Пусть там даже посидит, в Польше уже бывал, любит бигус и рубцы, и чтоб пол-литра, только по-польски не говорит…

— Не страшно. С бигусом заводиться не буду, а рубец могу лично сделать. Качество гарантирую.

— Тогда он для тебя в лепёшку расшибётся. Погоди, давай договоримся…

— Дануся, ты — настоящий брильянт!

— Обе мы брильянты. Когда?

— Откуда мне знать? Всё от погоды зависит, может в любую минуту…

— Харальд будет в боевой готовности!

— Синезубый? — не удержалась Майка.

Данута на своих подушках остолбенела:

— Как? Почему… синезубый?

Майка даже не пыталась скрыть смущение:

— Ой, ты прости, пожалуйста, это у меня такие исторические ассоциации. Встрял такой между тремя поклонниками и, так сказать, мужьями Свентославы — дочери Мешко Польского и сестры Болеслава Храброго. Её называли королевой Трёх Корон. По очереди подцепляли её энергичные правители, викинги как-никак, опять же не слишком щепетильные: Эрик Победоносный, Олаф Трюггвасон и Свен Вилобородый. И Харальд Синезубый там тоже воду мутил. Похоже, в Олафа она была смертельно влюблена, да и против Свена ничего не имела, а вот Харальд, насколько я помню, ей не глянулся. Впрочем, в королевских семьях по сердцу не выбирают, а у меня в памяти засели прозвища, раз Харальд — значит, Синезубый, но обещаю сдерживаться.

Данута пришла в себя:

— Без надобности. Он по-польски не понимает, а на зубы не жалуется. Да ведь ты его знаешь, это он тебе снимки делал для этой работы, можешь на него рассчитывать. Кстати, фамилия у него самая обычная, Нордин. Без всяких зубов.