Книга Вне закона - Валерий Махов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но скоро и с этой военной хитростью было покончено, так как менты попросили Крымского убрать экзотический мотострелковый передвижной пункт по реализации наркоты. Потому что всерьез испугались третьей мировой войны. Дело в том, что на пульт дежурному по городу позвонил неизвестный и дал срок – двадцать четыре часа, после чего пообещал взорвать предприимчивых военных. И в доказательство серьезности своих намерений оставил у дверей Городского управления ракетную установку «Стингер» в боевом состоянии. Менты подумали, что, если бандитам не жалко такую дорогую технику разбрасывать по городу, значит, они не шутят. Собравшаяся в срочном порядке сходка единогласно постановила: пока не выяснят, кто стоит за всеми этими чудесами, Крымскому необходимо свернуть свой наркобизнес. А чтобы он не скучал, выделить ему из общака так называемый стабилизационный фонд для поддержания штанов. Это не значит, что все должны успокоиться и терпеливо ждать, чем закончится война с невидимым жестоким монстром. Наоборот, в условиях временного затишья все должны утроить усилия, дабы узнать, кто же все-таки стоит за этой беспредельной кровью и чей товар, такой дешевый и торчковый, появился на рынке. «Беседы» с реализаторами результатов не дали, так как поставщики связывались с ними по телефону и через Интернет. Давали небольшие партии. Потом исчезали, чтобы, вновь неожиданно появившись, забрать деньги и дать еще товар. Человек шел, к примеру, по парку, а по мобиле ему говорили, где нужно оставить деньги и взять следующую партию. Конспирация. Ночной город затаился, как тигр в засаде перед прыжком. То ли прыгнет и разорвет, то ли убежит, поджав по-шакальи хвост…
– Окстись, опер! Это ты на своих планерках и совещаниях будешь рассеянным и невнимательным. Я, стараясь обмануть прокурорскую карму, такие кульбиты выделываю, что сама себе поражаюсь! А ты, насытившийся победитель, развалившись на еще не остывшем поле боя и закурив, позволяешь себе быть задумчивым и небрежным. Помни, Андрей, «он молчал невпопад и не в такт подпевал» здесь не пролезет, – с неприкрытой обидой в голосе распаляла и накручивала себя Лера.
– Успокойся, маленькая моя, успокойся, – не на шутку испугался Андрей. – Не заводись. Просто на работе такой ужас, что я и вправду слегка потерялся.
– Когда ты скачешь на мне горным козликом, я что-то не чувствую никакой озабоченности. А как только твоя высокая страсть насыщает твою низменную похоть и любимая жопа шепчет: «Закури, Андрюшенька, закури, милый, ты так измотан, передохни», ты сразу же переключаешься на производственные проблемы. В таком случае повесь над унитазом мою фотографию, если, конечно, ты меня еще любишь, и доверься своим сильным рукам.
– Лера, прости! – Андрей, преодолевая легкое сопротивление, прижал к себе ее горячее тело. Руки сразу же стали жить отдельной от головы жизнью. При этом правая рука была в полном неведении, где сейчас левая, и наоборот… В какой-то миг Лера оказалась сверху, и Андрей вдруг вспомнил слова о том, «какой русский не любит быстрой езды». В голове обрывками фраз, сумбуром навязчивого калейдоскопа проносилась то гоголевская «птица-тройка», то «чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее, умоляю вас вскачь не лететь» Высоцкого. И от золотистых перезвонов вплетенных вместе с ленточками в гривы колокольчиков до финишного оглушительного набата колокола, возвестившего о победе в этом изнурительно-сумасшедше-божественном дерби, Андрей был самым счастливым иноходцем в мире.
– Не бойся, опер, закури. Заслужил, – тяжело дыша, разрешила Лера. – И если хочешь, можешь рассказать, что там тебя гложет.
– Да понимаешь, Лера, в городе идет передел… – И Андрей, сам не понимая зачем, вдруг рассказал Лере о появлении в городе новых страшных беспредельщиков.
– Андрей, это не просто преступники. Это люди, способные нестандартно мыслить. И даже их кровавый почерк говорит скорее о мозговом штурме, а не мышечном. Принеси все бумаги, связанные с этим делом. Скажи, что хочешь дома поработать. Сядем через стол друг от друга, чтобы не залить служебные бумаги гормонами, и проведем интеллектуальную атаку на твоих отморозков. Уж мы-то с тобой такие нестандартные, что им до нас… Поверь мне, опер, разгадаем.
И она так улыбнулась, что Андрей понял: не врет.
В школе начался учебный год, а Туман все сидел в Москве, умоляя Альбину Феликсовну не отправлять его домой. И только в середине октября он вернулся в Полтаву, взяв с Альбины Феликсовны обещание, что она обязательно вызовет его на зимние каникулы. А в школе тем временем назревали проблемы. У Тумана было много пропусков без уважительных причин, и его хотели на ближайшем педсовете исключить из школы, а дело его передать в комиссию по делам несовершеннолетних. Тут надо добавить, что еще с шестого класса он стоял на учете в КГБ. Не в милиции, как все нормальные дети, а в КГБ. Дело в том, что своего приемника у Тумана не было, а у его друга Жени Воронянского был. И Туман каждую ночь звонил Жене, тот ловил вражьи голоса («Голос Америки» из Вашингтона, радио «Свобода» из Мюнхена и Севу Новгородского из «Би-Би-Си») и, кладя трубку у своего приемника, шел спать. Один раз во время такого сеанса связи на районной АТС сгорели какие-то лампы, и они, услышав, что по телефону в программе «С другого берега» Юрий Мельников читает отрывки из романа Солженицына «В круге первом», сообщили куда следует. В школу тут же явился обходительный и вежливый капитан Кривуля, естественно, Николай Иванович, и Тумана поставили на учет в КГБ. Но восьмой класс – это тебе не шестой. И вернувшийся из Москвы Туман – это тебе не тот Туман, что был раньше. Связавшись с редакцией областной газеты «Заря Полтавщины», Тумановский рассказал, с кем он познакомился во время каникул. К нему сразу же прислали похожего на обезьяну журналиста Василия Тихоновича Караченцева, который был по совместительству режиссером-методистом областного Дома художественной самодеятельности. И через пару дней в областной газете вышла статья под интригующим заголовком «Познайомила Волга й здружила», которая заканчивалась пророческими словами: «Ось так славна російська ріка Волга познайомила й здружила відомого радянського художника Миколу Миколайовича Жукова з школярем із Полтави, який в майбутньому, може, стане справжнім поетом».
С охапкой газет в руках и с наглой улыбкой на лице Игорь Тумановский открыл ногой (в прямом и переносном смысле) кабинет директора школы. Не успела директриса отойти от шока после прочтения статьи, как Туман сообщил ей, что хочет организовать и возглавить в школе музей Ленина и уже сообщил об этом своем почине в редакцию газеты. С экспонатами музея ему поможет Москва, а под помещение сойдет и пионерская комната. Пусть теперь попробуют исключить из школы директора Ленинского музея, глубокомысленно размышлял Туман. И выиграл.
Природа разошлась не на шутку. «Разверзлись шлюзы небесные», и на головы несчастных грешников уже несколько дней лил холодный осенний дождь. Городским дворникам запретили жечь листья, они страшно страдали из-за этого дурацкого запрета. Но даже те из них, кто был посмелее и хотел нарушить запрет, не могли это сделать из-за дождя, а потому страдали вдвойне. Серо до черноты, пасмурно до простудной сопливости, одиноко до буйного помешательства было на душе у Тумана. Каждый раз, все чаще и чаще погружаясь в прошлое, он искал там причину своих сегодняшних бед и ошибок. Искал и не находил.