Книга Юность Бабы-яги - Владимир Качан

Стартовый капитал Левы за короткий период возрос в несколько десятков раз и был в состоянии теперь подкрепить собой любую, даже самую дурную песню. При желании Лева мог бы теперь из самой безголосой стриптизерки сделать эстрадную звезду, а из песенки «Чижик-пыжик» – симфонию. Но он был жаден и вкладывал деньги только в записи собственных сочинений. На раскрутку их он не тратился и телевизионный эфир не покупал, самонадеянно полагая, что его произведения сами собой зазвенят и полетят, пленяя умы и покоряя сердца простых сограждан, причем не только футболистов.

А вот на что Лева тратился, так это на благоустройство собственного быта и удовлетворение потребностей своего желудка. Тут он себе не отказывал ни в чем и с каждым годом становился все толще, быстро меняя автомобили (естественно «Вольво») на новые, с более вместительным салоном. На женщин он тоже тратился, так как они входили в реестр естественных потребностей организма, но, однако, если можно было сэкономить и попользоваться женщиной бесплатно, такого случая не упускал.

К примеру, он тормозил возле ждущей троллейбуса девушки, по виду явно какой-нибудь студентки; или ехал вдоль тротуара рядом с бредущей девушкой истощенного вида. Лева безошибочно вычислял студенток, которым не хватало стипендии, чтобы прокормиться, у которых дома была опять же голодная бабушка или родители оказались без работы и все жили только на стипендию и бабушкину пенсию, которую в то время регулярно задерживали. Еще лучше, если попадется сирота или та, у которой родители живут в другом городе, но так бедны, что ничего не присылают, поэтому ее жалкое существование поддерживает только стипендия, которой едва хватает на хлеб и молоко, а надо хорошо учиться, чтобы и ее не потерять. Голова от недоедания кружится, она поэтому и не идет, а бредет, еле волоча ноги. А тут Лева на «Вольво». Он нажимает кнопку, и окно с девушкиной стороны плавно ползет вниз. Лева перегибается, приветливо улыбается:

– Можно вам задать один вопрос? Только, пожалуйста, не обижайтесь.

Девушка останавливается, «Вольво» тоже.

«Ну чего тебе-то надо, толстяк?» – написано на лице девушки, но из всей фразы она произносит только выжидательное:

– Ну?..

И тогда Лева доброжелательно и застенчиво спрашивает:

– Скажите, только постарайтесь не обидеться, вопрос очень простой – как вы относитесь к любви за деньги?

Девушка ошарашена, но положение ее в жизни настолько отчаянно, что она не дает сразу отпор, даже не отворачивается и не уходит, а думает. В первый раз в жизни думает: «А почему бы и нет? Чего ради я так мучаюсь?..» К тому же толстый джентльмен смягчил грязное предложение словом «любовь» и, таким образом, сделал хотя бы попытку оросить русскую канализацию французскими духами. И хотя образованная девушка понимает, что «любовь» не имеет ничего общего с тем, чего хочет толстяк в «Вольво», тем не менее после 10-секундного раздумья соглашается. «В конце концов, – думает она, – не больше 30 минут позора, но зато и сама поест, и бабушку накормит».

Они отъезжали куда-нибудь подальше: за город или даже в глухой безлюдный переулок. Откидывающиеся сиденья и затемненные стекла машины превращают салон в дежурный будуар, а коньяк и мягкая музыка, льющаяся из колонок сзади, придают действию даже какой-то интимно-романтический флер. Через некоторое время коньяк начинал действовать, музыка расслабляла, было уже не так страшно, и девушка безропотно, и, как ни странно, без предполагаемого отвращения выполняла то, чего от нее хотел этот, по всему, богатый дядя. Потом она одевалась и даже не без интереса посматривала на него, и тут Лева говорил:

– Ну давай. Теперь плати.

– Как это? – надеясь на то, что неправильно поняла, спрашивала она.

– А так, – говорил Лева, – ты же сказала тогда, что нормально относишься к любви за деньги. Сказала, ведь так?

– Сказала, – отвечала несчастная студентка, – но я думала…

– А чего тут думать! – пресекал экономный Лева намечающиеся возражения. – Договорились же: «любовь за деньги». Я тебе дал любовь, теперь плати.

Оплеванная девушка, став еще несчастнее, но опытнее, выбиралась из машины и уходила, благодаря судьбу, что унесла ноги, что этот мерзавец хотя бы разрешил ей уйти, не заплатив, что не отнял остатки стипендии в сумочке, и долго потом не понимала, что же произошло, как это с ней случилось и как она вообще согласилась. А довольный Лева, весело насвистывая мелодию своей новой песни о настоящих мужчинах-спортсменах, уезжал в свой офис, чтобы рассказать приятелям о том, как он сегодня кинул очередную дурочку, снабжая рассказ подробнейшими описаниями того, что он с ней в машине вытворял.

Вот такой был Лева. И большинство знакомых из большого бизнеса были такими. Так что Гамлет по сравнению с ними представлял собой просто-таки образец рыцарства и доброты. А потому он никогда бы не повел Виолетту в «нумера», взимая таким образом с нее плату за свою помощь. Ни-ко-гда! Этого не позволила бы ему его рыцарская честь. Никогда бы не повел, если бы… она потом сама не попросила его об этом…

Он еще откажется, еще скажет:

– Ты с ума сошла! Зачем это? Мне от тебя не нужно ничего.

Но она, властно и вместе с тем нежно обняв его и приблизив лицо близко-близко, так что все поплывет у Гамлета перед глазами, прошепчет:

– Перестань, замолчи, ты же хочешь этого?

– Э-э! – попытается он вырваться. – Может, я и хочу, но…

– И я хочу, – перебьет его Виолетта, вкладывая в свой взволнованный голос максимум убедительности. – Не думай, что только из благодарности… Я правда хочу… быть с тобой. Я… очень хочу, поверь. Не думай ни о чем плохом. Я правду говорю, ты только верь мне, верь! – скажет она.

И он поверит… Так же, как и все другие…

Глава 17

Побег из дома

Идея смыться за границу была дерзкой и правильной, но преждевременной, а потому неплодотворной. Пусть Виолетта и чувствовала себя отнюдь не школьницей, а вполне созревшей женщиной, однако для паспортного стола и тем более для ОВИРа это обстоятельство роли не играло. Деньги, конечно, многое решают, да чего там – почти все решают, все зависит от суммы, и можно было бы и возраст прибавить, и фамилию сменить, и загранпаспорт сделать, но такого рода меры были бы скоропалительны и неразумны. Так решил Гамлет, которому не очень хотелось отпускать от себя Виолетту так быстро и, возможно, навсегда. Первая же их близость в гостинице (точно так же, как и его предшественнику Герасиму) с вопиющей правдивостью открыла Гамлету всю незатейливую простоту его прежней половой жизни, ее досадное и скучное однообразие, не подобающее его возрасту и положению. Ведь в самом деле, когда ты можешь купить себе любые наслаждения, но не знаешь – где, почем и кто продаст; если те, кто наслаждениями торгуют, уверяют в том, что их товар – самое-самое что ни на есть наслаждение, и ты им веришь и думаешь, что лучше не бывает, а потом оказывается, что бывает, да еще как! – то, разумеется, становится обидно: ведь столько лет минуло, а настоящее прошло мимо. И чувствуешь себя обворованным судьбой простаком, который всю жизнь блеф принимал за полный тузовый покер. Ну не попадались Гамлету никогда женщины высокого класса! Ну не везло ему! Одни только красивые ремесленницы, которым, как оказалось, до любовного искусства было так же далеко, как фотографии в уголовном деле (в фас и в профиль) – до портрета Модильяни, как хореографическому кружку трамвайного депо – до балета Мориса Бежара. Виолетта показала ему, чем он был несправедливо обделен все предыдущие годы. И естественно, Гамлет вот так запросто и скоро не мог расстаться с обретенным вдруг и недорого подлинником вместо прежних подделок. Словом, напрасно Виолетта приоткрыла ему свои возможности, свое незабываемое искусство. Если бы не приоткрыла, могла бы уехать и пораньше. Но, с другой стороны, разумнее и правильнее было все-таки закончить школу, тем более что ждать осталось недолго. И ей польза, и Гамлету хорошо.