Книга Клео. Как одна кошка спасла целую семью - Хелен Браун

Старый домик у озера принадлежал семье Филипа на протяжении трех поколений. Застекленная дверь выходила на травку, дорожка вела к белоснежному пляжу. Выглядело все это невероятно живописно, прошлой ночью я даже отдаленно не могла представить себе эту красоту. Поблескивало озеро, синее, как шриланкийский сапфир. Вдали, будто запоздалая мысль, всплывал серовато-зеленый островок.

Клео блаженно растянулась перед костром, который Филип развел из плавника, а мы тем временем решили прогуляться вдоль речушки. Ближе к вечеру мы на лодке ловили рыбу на фоне конфетно-розовых гор, окрашенных закатом. Упитанная радужная форель стала достойным ужином для всей нашей троицы. Мы пили красное вино и веселились. На первый взгляд у нас не было ничего общего, а на самом деле нас объединяло нечто, что Филип смог различить с первой же встречи. Мы оба обладали слишком выраженными индивидуальностями и потому не хотели или просто не могли вписаться в тусовку, в узкий круг «своих». А мне было неуютно и в широком круге, и даже в толпе.

Только сейчас все это было неважно. Я поняла, что пора уже себе признаться: я влюбилась всерьез.

23

Уважение

Кошка требует, чтобы к ней относились как к равной. На меньшее она не согласна. Переворачиваясь на спину и предлагая пощекотать и почесать ей животик, она тем самым демонстрирует высшее доверие и любовь. Ни в коем случае, однако, не следует трактовать это как позу подчинения. Точно так же ведет себя львица, прежде чем вонзить когти в незащищенное подбрюшье жертвы и вывалить внутренности на песок. Кошка будет притворяться, что лежит пред вами ниц, только пока ее это забавляет. Относясь к кошке свысока, вы играете с огнем.

Иметь роман и сохранить его в секрете в редакции — все равно что работать на шоколадной фабрике и при этом оставаться стройной.

— Тебя к телефону… кто-то по имени Дастин. — Голос Николь звучал невозмутимо и слегка насмешливо.

Чтобы оправдать в собственных глазах нашу разницу в возрасте, я теперь выискивала истории о таких романах всевозможных исторических персонажей и знаменитостей, где женщина была намного старше своего возлюбленного. Клеопатра и Антоний, Йоко и Джон и, разумеется, миссис Робинсон и Дастин Хофман в «Выпускнике».

Филип, когда звонил в редакцию, назывался псевдонимом Дастин. Я, звоня ему на работу, оставляла сообщения от миссис Робинсон.

— Что за Дастин? — начала разведку Николь.

— Дальний родственник.

— Вот и хорошо, похоже, конфетный мальчик наконец забыт.

Время, проведенное с Филипом, становилось для меня все большей ценностью. Я ждала наших встреч так же, как ребенок, который считает дни до Рождества. После двух месяцев тайных свиданий я начала задавать себе вопрос, долго ли еще сумею вести такую двойную жизнь. Когда в отсутствие детей Филип оставался у меня на ночь, я всегда будила его ни свет ни заря и следила, чтобы он выскочил из дома, не попав им на глаза. Меньше всего на свете мне хотелось, чтобы дети узнали о случайной связи матери с молодым парнем. Правда, в дни, которые мы с ним проводили вместе, я глядела, как он гладит Клео, развалившуюся у него на коленях, и у меня возникало чувство, что он всегда был частью моей жизни. «Всегда» — опасное слово на любом языке.

— Так когда же ты познакомишь меня с детьми? — спросил Филип. — Ты мне о них столько рассказываешь, что мне кажется, я уже их знаю.

— Скоро уже.

Клео, оторвав голову от его коленей, посмотрела на меня и мигнула.

— Лет через двадцать?

— Ну не в этом же доме. Я не хочу, чтобы им показалось, будто ты вторгаешься на их территорию.

— Идет. Давайте встретимся на нейтральной территории. В городе, кстати, открылась новая пиццерия.

Он все продумал. Что я могу возразить против случайной встречи в пиццерии? Я любила Филипа, но знала, что такая романтическая любовь опасно похожа на плавательный бассейн. Упав в него, вылезаешь весь мокрый, дрожа, — хорошо еще, если ничего себе не повредишь.

Моя любовь к детям — совсем другое дело, это любовь пылкая, безумная и на всю жизнь. Я за них умереть готова. Кроме того, он ведь не мог разделить моей неизбывной тоски по Сэму. Нет, я не требовала, чтобы он подставил плечо и нес мое горе вместе со мной, но если уж он собирается стать частью нашей жизни, то должен как минимум знать об этом и с этим мириться.

У Филипа есть все основания развернуться и дать деру. С другой стороны, если он собирается ворваться в жизнь моих детей и потом исчезнуть, разбив их сердца, я же его порву в клочья, причем медленно и без всяких обезболивающих.

Роб натянул любимую трикотажную фуфайку, которая была ему велика на несколько размеров, с надписью «США» на груди. Я помогла Лидии надеть красные туфельки, поплевала на салфетку и стерла таинственное пятно у нее на щеке.

— Пожалуйста, веди себя как следует, — предупредила я. — Он не умеет обращаться с детьми.

— Странно как-то, он что, детей не видел? — спросил Роб. — Да и вообще, я-то уже не ребенок.

Пиццерия располагалась в подземном этаже торгового центра. Мы спустились по лестнице из фальшивого мрамора, с коваными перилами, на детей это великолепие произвело впечатление. По крайней мере, здесь тихо. Я порадовалась, что заведение еще новое и в нем не воняет перекаленным маслом. По колоннам из пластика вился искусственный плющ. Скатерти в красно-белую клетку, сверкающий кассовый аппарат. Все было, как в кино, а мы — труппа бесперспективных актеров, изображающих семью.

Мне стало немного легче, когда официантка провела нас к укромному столику под лестницей. В таком бойком месте нас в любой момент мог увидеть кто-нибудь с работы. И тогда в редакции — а новости у нас распространяются быстрее ветряной оспы — уже к понедельнику разнесется: «Браун и Конфетный мальчик: пикник или семейный тест-драйв? Не выжила ли она из ума?»

Мы заказали пиццу и колу. Роб уже не был пухлым мальчуганом. К тринадцати годам он превратился в долговязый сосуд, переполненный тестостероном. Сегодня он был мрачен, молчалив и явно не интересовался типами, не умеющими ладить с детьми. Я предупредила Филипа, что у него сейчас трудный возраст. Лидия, настоявшая на том, чтобы я позволила ей надеть на шею три нитки разных бус, с помощью трубочки опустошила свой стакан почти до дна. Филип, как мне показалось, немного занервничал, когда хлюпающие звуки эхом разнеслись под пластиковыми сводами.

— Перестань, — зашипела я на дочку.

— Почему? Это здорово!

— Это неприлично.

— Очень даже прилично, — возразила она, вынимая трубочку из стакана, так что остатки колы вылились на ее клетчатую юбочку.

— Вовсе нет. — Я промокнула ее юбку бумажной салфеткой.

Я украдкой бросила взгляд на Филипа, изучавшего меню так, будто это важный юридический документ. Теперь-то он наконец поймет, почему я так противилась столкновению этих двух реальностей.