Книга Нас там нет - Лариса Бау

Потом приходила моя бабушка с хворостом и куском капустного пирога.

— Твоя-то мейделе[16]уже совсем умеет делать шейку, — хвалила меня Бертина бабушка.

Они выпивали по рюмочке, отъедались-смаковались крылышки.

Потом нам давали кусок этой шейки для дедушки, и мы поднимались в свою квартиру. Так у нас у всех проходил праздник — Седьмое ноября.

* * *

Когда Берте было семь лет, она влюбилась. Не то чтобы она перестала есть, начала худеть или «поникла головой», перестала смеяться или еще что-нибудь такое романтическое.

Нет, скорее наоборот, она стала громче, заметней, она толкалась сильней, визжала и убегала невпопад, а мы трусили за ней в недоумении.

— Куда ты бежишь?

— Так надо, за мной, тут встали, орите все, громче орать! — приказывала Берта.

— Что орать?

— Ну что-нибудь, песни ори!

— «Я никогда не бываааал в этом городе свееееетлом…»

Теперь я все понимаю. Это была групповая серенада Борьке.

Но тогда мне требовались разъяснения, поэтому меня прогоняли набрать сухих комков глины, которые надо было забросить Борьке на балкон.

Выходила Борькина бабушка, шугала нас, самые смелые огрызались, показывали ей язык. Она была добрая бабушка: не пойдет доносить родителям и сама не шлепнет, не то что Бертина бабушка. Та поймает во дворе, сопли вытрет, засохшие козявки отдерет больно, а потом еще нашлепает, если кто ногти обкусывает.

Но это не страшно было, потому как в карманах у нее всегда леденцы были. И если особенно завопить, она всегда угостит. Я зелененькие любила, кисленькие. Но сопли моя моя бабушка не допускала, поэтому надо было вертеться возле Бертиной бабушки и напрасно ковырять в носу. Для вида. Один раз я до крови наковырялась и за это все зелененькие леденцы вытащила.

Но это я отвлеклась.

Итак, Берта осаждала Борьку. Надо было облегчить душу признанием, для начала подружкам. Она выбрала меня, и правильно, я никак не конкурентка в таких делах. «Вот, — говорит она мне, — влюбилась в Борьку, вырастем-поженимся». Мне, конечно, и в голову не приходило, что Борька может не захотеть. Нет таких, чтобы осмелились перечить Берте: навалится, задавит, оглушит визгом.

Борька был такой же дурак, как я, не понимал намеков и иносказаний. Мы готовили главное признание письменно. Но как-то раз в их мужской компании старший головорез Витька сказал при всех, что Борька — Бертин жених, Борька полез в драку и возненавидел Берту навсегда.

Этого ну никак нельзя было простить. Последнее слово должно быть за нами.

Мы пошли в лопухи, накакали на большие листья, завернули какашки и даже завязали травой. И закинули ЭТО ВСЁ Борьке на балкон…

Спустя много лет на пьяной студенческой вечеринке Берта и Борька «перепихнулись» в чужой ванной.

Берта помнит. А Борька? Как бы узнать?

* * *

А еще у нас с Бертой была игра — в покойничков.

Началась она проказливо: надо было лечь, скрестив руки на груди, на лестничной площадке второго этажа. Там жила баба Нина, которая ходила к соседке, лежащей в темной комнате, пересказывала ей новости из радио, из газет и то, что видела с балкона. Иногда лежать, не шелохнувшись, приходилось долго, трудно, чтоб не захихикать. Баба Нина пугалась, чертыхалась, но почему-то никогда не смеялась. Потом надо было убежать с рычанием, как вурдалаки.

Нам так понравилось, что мы решились играть публично. Предложены были братские похороны меня и Берты во дворе. Народец ободрал клумбы на улице, обложил нас цветами, накрыл чьим-то рваным фартуком и стал выть, рвать волосы, молиться Боженьке и петь. А Яшу-маленького, Бертиного брата, поставили на шухер. Он проморгал, увлекся своим единственным солдатиком, и взрослые набежали с тревогой и возмущением.

Наших объяснений слушать не стали: ага, опять эта психическая внучка идиотничает. Мы стояли, осужденные, в кольце взрослых фашистов, к нам неумолимо ковыляла Бертина бабушка, а за ней чеканила шаг моя, и нам с Бертой стало страшно. Как бы пригодилось сейчас умереть, но увы, мы остались живы-живехоньки под градом криков и даже подзатыльников.

Ну ни фига себе. Мальчишки в войнушку играют, мрут косяками, лежат непохоронютые, их никто не ругает, а мы по-человечески, Боженьку поминали, так нас же трескать?

Бабушка мне потом долго внушала, что взрослые путаются и огорчаются, видя смерть, даже понарошку. Ну огорчаются, так пусть не играют. Мы же их не зовем с собой, не для них играем. Для себя.

Вечером было скучно и одиноко, кефир на ночь с хлебом дали. Постучался Яша-маленький, якобы к моему дедушке — тот читал Яше про Одиссея, — и тайно принес мне обломки печенья от Берты.

Как бы Берта ни пакостничала, свое сладкое она всегда получит!

* * *

Однажды мы пошли гулять на стадион.

Мы — это Берта, я, Лилька и Яша-маленький. Яша был Бертин брат, и, когда ихняя бабушка готовила торты для клиентов, его вешали на Берту. Он вообще-то невредный был, покорный.

А в этот день был победный праздник, Берта вытащила потихоньку ордена-медали их мертвого дедушки и нацепила на Яшу.

Ну идем мы, а Яша сзади плетется, у него солдатик фигурный, деревянный пистолет и грудь в орденах. Вдруг какая-то тетка разоралась: «Откуда у мальца ордена? Где ты их взял, подонок?»

Мы тоже загалдели: «Ишь, подонок, да ему четыре года. Кто подонок-то в таком возрасте, на себя посмотрите! Это его дедушка герой был! И вообще мы сейчас милицанера позовем».

Она не унимается: «Бл*дки, соплячки…»

Мы, конечно, все эти слова уже знали, но стерпеть не могли. Она стала ордена от Яши отрывать. Он застрелил ее из деревянного пистолета, но она отодрала орден, и что вы думаете? Положила к себе в карман! Лилька схватила ее за карман, он порвался, посыпалась мелочь, окурки. Надо отметить, меня не удавалось отучить кусаться, и это пригодилось. Ну да, пришлось укусить тетку, она же Лильку за волосы деранула. А Берта разбежалась и ткнула ее головой в живот. Это у нее хорошо получалось. «Таран» называется.

Тут другие взрослые граждане прибежали. Стали тетку за руки держать и совестить. А мы подняли орден и побежали домой.

А потом оказалось, не знаю уж как, что с орденом прихватили еще теткины 15 копеек. Украли как бы. А может, и нет, добыли в честном бою. Или нам полагалось как военный трофей. Купили Яше-маленькому мороженое. Он нам отлизать дал, в благодарность за спасение.

* * *

Как вы понимаете, Берта всегда была крупная девочка. Мы с ней были как пузырь и соломинка — бешеный скорый колобок, а за ним — спотыкающаяся жердя.

Она любила ходить на мальчишек стенка на стенку, наваливаясь с разбега. Иной раз и на меня наваливалась. Как-то раз я укусила ее в щеку. Слава богу, несильно.