Книга Дама из Долины - Кетиль Бьернстад

— Ну, не так прямо, — смущенно говорит Эйрик.

— А почему? Что нам скрывать друг от друга? Я не знаю, почему Марианне повесилась. Не знаю, что творилось у нее в голове в последние дни. Может быть, в глубине души я страшно зол на нее за то, что она ломала комедию, за то, что у меня не было возможности поговорить с нею о том, что она задумала сделать. Может быть, она считала, что не обязана ни перед кем отчитываться. Даже перед своим еще не родившимся ребенком.

— Незадолго до этого она потеряла дочь. И мужа. Смерть Брура Скууга так и осталась для всех тайной. Ведь так? — Эйрик испытующе на меня смотрит.

Я мотаю головой.

— Думаю, я знаю, почему он покончил с собой. Несчастная любовь. Или острое помешательство. Между тем, как он узнал, что Марианне ему неверна, и, спустившись в подвал, вышиб себе мозги, прошло всего несколько минут. Так говорила Марианне.

— Ты уверен, что все так просто?

— Что ты имеешь в виду?

— Думаю, что все время было еще что-то. Неверность Марианне только спровоцировала действие, но не явилась его причиной.

— И что это могло бы быть?

— Его отношение к дочери. К Ане. Чувство вины. Ведь она буквально увяла у него на руках.

— Нам ничего не известно, буквально или не буквально. Я имею в виду его руки. Ты хорошо знал Брура Скууга?

— Почти не знал. Мы встречались на скучных семейных торжествах. Он во всем был безупречен. Лучшая марка автомобиля. Дорогие кожаные брюки. И вместе с тем он был очень закрытым человеком. Ты, например, помнишь, чтобы он смеялся?

Я отрицательно мотаю головой.

— Нет. Никогда не слышал, чтобы он смеялся.

— У него был смех самого одинокого человека на земле. Представь себе плачущего человека. Маленькую девочку в лагере для беженцев. Четырехлетнего мальчика, стоящего на руинах после землетрясения, он стоит один, и его снимают фотографы. Но ничто из этого не производит столь грустного впечатления, как смех Брура Скууга.

Я с ним согласен:

— Эстетика и качество всегда стояли для него на первом месте. Мебель. Музыкальный центр. Рояль. Женщины в его доме тоже были безупречно красивы. Он взорвал на воздух иллюзию. Наверное, он сознавал свою силу, сознавал, что он незаменим, что они вскоре последуют за ним…

— Страшная мысль! — сердито говорит Эйрик.

Он не зажег свечи. Мы разговариваем в почти оглушительной темноте.

— Скоро мы выйдем из дома и посмотрим на северное сияние, — говорит Эйрик. — Ты когда-нибудь видел северное сияние?

— Кто-то, кажется, в Берлевоге хотел его мне показать, но я был слишком пьян.

— Почему ты так много пьешь?

— Я должен тебе отвечать? А почему пьет Сигрюн?

— Вот этого я как раз и не знаю, — говорит он, помолчав. — Эта ее отчужденность. К Сигрюн невозможно приблизиться. У тебя возникало такое чувство, когда ты жил с Марианне?

— Поставь все-таки какую-нибудь музыку, — прошу я, охваченный тревогой.

Он сразу встает:

— Что ты хочешь послушать?

— Шуберта. Что-нибудь Шуберта.

Он подходит к полке с пластинками. Колеблется. Потом ставит «Смерть и девушку».

— Ради бога! — говорю я.

— Буквально или не буквально? — лаконично спрашивает он.

Мы сидим и слушаем музыку. Потом я понимаю, что он слишком взволнован, чтобы слушать.

Он наклоняется ко мне:

— Ты действительно не понимаешь, почему я так боюсь ее потерять?

Он как будто ждет какого-то ключевого слова. Не знаю, могу ли я ему помочь. Неожиданно я понимаю причину его гостеприимства. Он хочет начертить карту. На ней должны быть и Марианне, и Сигрюн. И Аня тоже.

— Объясни подробнее, — прошу я.

— Я стал бояться за Сигрюн после того, как Марианне покончила с собой, — говорит он.

Движения в ночи

— Давай выйдем. — Эйрик встает и идет к двери. — Надень сапоги.

Я иду за ним между деревьями. Он хочет показать мне свой мир. Хочет втиснуться между Сигрюн и мной. Мы с ней возвели маленькое шаткое строение. Он хочет его разрушить, предлагая мне свою дружбу.

Я словно попал в западню.

Мы стоим среди призрачно-белого снега и смотрим на желто-зеленые всполохи. Небо в тревоге. Хотя я никогда в жизни не видел северного сияния, я узнаю неожиданные световые мерцания из моих снов. Огромное энергетическое поле, которое невозможно понять. Я вспоминаю радио в детстве. Зеленый глазок, на который всегда смотрела мама, когда искала музыку на всех волнах.

Северное сияние колышется, колеблется, вспыхивает непостижимо далеко в мировом пространстве.

— Я чувствую себя таким ничтожным, — говорю я.

— В этом весь смысл, — отзывается Эйрик.

Неожиданно я замечаю между деревьями какую-то фигуру. Это мужчина. Он стоит неподвижно и наблюдает за нами с того же места, откуда я в первый вечер наблюдал за Сигрюн и Эйриком.

Неужели Эйрик его не видит? Сказать ему или нет, обратить ли его внимание на то, что мы тут не одни? Давно ли этот человек наблюдает за нами? Может, он все время, пока мы разговаривали, стоял возле дома?

Человек шевельнулся. Он идет к нам. Вот теперь Эйрик тоже замечает, что мы не одни.

— Гуннар? — Эйрик словно не верит своим глазам. — Ты, здесь?

— Не мог не приехать, — Гуннар Хёег улыбается. На нем русская меховая шапка, зеленое, до пят, суконное пальто, в этом свете он кажется мертвенно-бледным. — Я сразу понял, какой будет эта ночь.

Друзья обнимаются, стоя в глубоком снегу. Я вижу, что Эйрик взволнован и удивлен. Потом Гуннар Хёег почти так же сердечно здоровается со мной. Перед такой непосредственностью трудно устоять.

— Приятно снова видеть тебя, парень, — говорит он. — Чем вы тут занимаетесь?

— Показываю этому молодому горожанину, как важно северное сияние, — со смехом отвечает Эйрик.

— Что ж, посмотрим, — властно говорит Гуннар Хёег.

Мы трое стоим и смотрим на небо. Никто из нас не произносит ни слова. Мы смотрим на северное сияние, на электроны и протоны, которые сталкиваются с газами земной атмосферы на расстоянии почти ста километров над нашими головами. Видим волны света, прорывающиеся между бледно-зелеными, синими и — неожиданно — почти темно-красными всполохами.

Но меня больше занимает не северное сияние, а эти двое мужчин, которые стоят, обняв друг друга за плечи, и смотрят на небо. Атмосфера напряженная. Может быть, в этом виноват я? Наверное, Гуннар Хёег удивлен, застав Эйрика вместе со мной так поздно? Как бы там ни было, а он приехал, чтобы повидать Эйрика.