Книга Бог дождя - Майя Кучерская

Аня стала кататься каждый вечер. Она вдруг почувствовала себя юной, свободной, легкой. Что ей было терять? Скоро она уедет на тот свет, покинет этот город. Скоро, скоро! И мечтала о приключениях напоследок, о том, как начнет новую, уличную жизнь, которой как девочка из интеллигентной семьи никогда не знала, но которая манила ее всегда жутковатой своей и темной сладостью. Сосать горькие леденцы папиросок, дружить с плохими мальчишками, грабить прохожих – и пусть, пусть ее убьют милиционеры. Опять ей хотелось погибнуть – ненадолго, как когда-то в далеком детстве – но потом выжить, конечно, все равно.

На какое-то время Аня и в самом деле точно утратила чувство опасности. Крутила педали, пела на ходу все, какие помнила, песни – Окуджаву, Меркьюри, Цоя, Битлов, молча ехать ей было скучно, заезжала в незнакомые дворы, заговаривала со всеми подряд – в зависимости от настроения, то с какой-нибудь молоденькой мамой, катающей коляску – шепотом спрашивала, сколько лет ребенку, и мама округляла глаза («Он еще грудной!»), то с дворником-татарином, у которого интересовалась, много ли мусорят эти гады, но дворник был как немой, то просила у мнущегося в подворотне щербатого парня закурить – он даже протягивал ей пачку, но она только смеялась в ответ: «Спасибо, нет. Это была проверка, ты ее прошел, мои поздравленья!» Это уже вполоборота, уже в пути, ехала, быстро катилась дальше. И чуть не сбивала с ног накрашенных теток-тумб, с набитыми сумками, по виду явных работниц школьной столовой, хрипло вопила им: «Не надорвитесь!» Тетки шарахались, кричали ей «Дрянь!», она крутила педали все быстрее.

Только тихо спящие под кустами пьяницы были ее тайной любовью, только к ним она подъезжала аккуратно и, спешившись, смотрела – не умер ли, эй, ты живой? Но они обычно ничего не говорили в ответ – только тихо мычали. Бог ли ее хранил – никак не удавалось зацепиться, все, все скользило мимо, а если и оборачивалось – то лишь для того, чтобы пожать плечами и обругать. Тебе вообще-то что надо? А ну кати отсюда!

И все же два настоящих приключения она выцарапала себе у равнодушной уличной мельтешни. Пошел дождь, и она подралась с мальчишкой.

Этот дождь полил не внезапно – о нет, все к тому шло, весь день стояла духота, сушь, воздух накалился до задыханья, до невозможной пыльной густоты, обморочной дрожи, это чувствовалось даже дома, даже до форточки долетали сухие клубы пыли – и к вечеру, когда она выкатывала велик из подъезда, ее встретил гулкий ветер, предгрозовой – по земле быстро катились обрывки бумаг, птицы прометывались косо, низко, задевая двор.

– Гриша, Таня, Митька, домой! – неспокойно выкрикивали из окошек мамы.

Все, все почувствовали, но ветер дул, он уведет, он оттолкнет тяжелую тучу – вперед!

Аня ехала изо всех сил – тут же оказавшись так сладостно далеко от дома; солнце скрылось, небо потемнело, громыхнуло, первые круглые капли огромного размера упали на голые руки, и – мгновенно – обрушился ливень. Но поздно, поздно ей останавливаться! Она только прибавила ходу. Небо полыхало, взрывалось, сыпало катящимися железными шарами. Асфальт засверкал, наполнился чистыми лужами, колеса резали их точно напополам, но с каждой секундой лужи делались глубже, велосипед вяз в сияющей, кипящей воде, сквозь завесу дождя и обрушившуюся темноту ничего не было видно, даже машины испуганно замерли – ехать стало невозможно. Она катила по широкому проспекту одна, в хлещущем по плечам плотном светлом потоке, глотая летевшую в лицо воду, завороженно глядя на золотые вспышки в небесной сиреневой тьме. Велосипед уже не справлялся, уже не вез – со всей силы колесо наскочило вдруг на какое-то невидимое препятствие – она полетела вниз. Вода не смягчила удара, на руке и коленках проступила кровь.

Высвободив ноги из-под велосипеда, она переползла с камня на газон. Горько всхлипнула, ноге было больно. Посидела, сжавшись, полизала кровавую коленку, рана была в общем нестрашной, красный ручеек ослаб – наплевать! Гроза начала глохнуть, но дождь так и стоял стеной. Аня легла на зеленую траву, водянистую, размягченную дождем землю, чувствуя ее холод, но не мерзла, горячая от езды. Дождь бил по животу и лицу, бил по ней, как не по человеку, – пусть, пусть, так даже лучше, так справедливей! Она стала молиться: дождь, прекрасный, сильный, истреби, уничтожь меня побыстрее, о великий и самый мокрый на свете бог, не могу так больше, не могу дальше жить, сгнои, вомни мое тело в землю, убей меня поскорее, это все, о чем я прошу!

Но дождь не услышал. Он вдруг начал слабеть и перестал. Все как будто только этого и ждали, словно притаившись, подстерегали в убежище, и не успели упасть последние капли, как шумно помчались, загудели сияющие машины, повылезли люди, Аня подняла своего коника из грязи – вот и все, поехали домой.

Еще через несколько дней она подралась с мальчишкой. Она проезжала сквозь просторный, уже опустевший, уже подернутый мягким вечерним сумраком двор, по обычаю своему, громко пела. Он вышел откуда-то из подворотни – в джинсах, черной футболке навыпуск, с сильно отросшими волосами – лет пятнадцати на вид.

«Какая симпатичная девушка, ах, как вы мелодично поете, не проходите мимо, пожалуйста, умоляю, молю вас, слышите, остановитесь». Аня притормозила, вслушалась – «мелодично», «молю вас» приятно пепануло. «И между прочим, милая девушка, что вы делаете сегодня вечером? Может, у вас найдется для меня время. Это было бы то, что надо!» – браво завершил он, вдруг меняя тон. Она уже собиралась ответить – да, разумеется, найдется, для вас, молодой человек, не жалко даже вечера. Как вдруг молодой человек начал добавлять пошлости, посыпая их матерком. От подворотни отделились его дружки, которых Аня не заметила поначалу – мальчишки еще младше его тупо ржали над шуточками командира. Вот на кого, оказывается, был рассчитан спектакль. Тимур и его команда. Не знали, с кем имеют дело!

– Давно не получал? Сейчас же заткнись!

Но он не заткнулся и матерился все отчаянней. Аня бросила велосипед, подскочила к придурку. Вблизи она разглядела, что парень не тянет на дворового хулигана, явный ученик какой-нибудь английской спецшколы – впрочем, об этом можно было догадаться и по его изысканной мелодичной, ха, речи! И еще она ощутила идущий от него запах алкоголя – мальчики отдыхали, проводили школьные каникулы как могли. Паренек смотрел на нее с любопытством, и даже смолк на миг – Аня размахнулась и резко сунула кулак куда-то в район его солнечного сплетения. На лице мальчишки изобразился детский испуг. Не ждали? Он согнулся пополам, и все-таки успел ударить в ответ, целясь (о человеческая подлость!) прямо ей в лицо, Аня увернулась, удар пришелся в ухо. На миг она точно оглохла – и тут же жутко разозлилась, уже по-настоящему, – изо всех сил, бешено толкнула его снова, все еще полусогнутого, в плечи – он тут же улегся наземь. Но вместо того, чтоб немедленно подняться и дать сдачи, так и лежал мешочком.

– Понял? Ты понял? Эй, ты живой? А ну-ка вставай!

Вся его шантрапа, увидев командира на земле, сразу же разбежалась. Мальчишка лежал на боку, подогнув колени, весь сжавшись и морщась – видно, крепко она его приложила. Искоса посматривал на нее одним глазом – он был, конечно, живой, но вставать не собирался. Неужели боится? Аня поставила ногу на его поднятое плечо, она вдруг почувствовала себя Анной Александровной, разбиравшейся с нашалившим четвероклашкой.