Книга Реки Лондона - Бен Ааронович

Полидари писал, что выходец — это неупокоенный дух, вернувшийся после смерти, чтобы сеять хаос среди живых. Чаще всего жаждет возмездия за некую несправедливость или оскорбление — истинное или кажущееся, — которое человек получил при жизни.

— Да, это, несомненно, но нашему профилю, — сказал я Найтингейлу за обедом. На столе был отварной картофель, говядина «веллингтон» и обжаренный пастернак. — Все эти недоразумения, которые стали причиной лютой ярости. Это совпадает с теорией Лесли о том, что события такого рода вызывают отголоски.

— Думаете, они влияют на разум?

— Мне кажется, это своеобразный эффект поля, — сказал я. — Как радиоактивное излучение или свет электрической лампочки. Человек попадает в поле этого излучения, его мозг «заряжается» негативными эмоциями — и пожалуйста, вот вам результат.

— Но в таком случае этому воздействию подвергалось бы больше людей, вы не находите? — спросил наставник. — Помните, в фойе кинотеатра было как минимум десять человек, считая вас и констебля Мэй, однако влиянию почему-то поддалась только мать семейства.

— А может быть, оно усиливает уже испытываемое человеком раздражение, — спросил я, — или действует как катализатор? Так или иначе, экспериментально доказать какой-либо из вариантов будет очень сложно.

Найтингейл улыбнулся.

— Что такое, сэр? — спросил я.

— Вы напоминаете мне одного мага, Дэвида Мелленби, — я знавал его когда-то давно. У него была такая же страсть к экспериментам.

— А что с ним случилось? — поинтересовался я. — И оставил ли он какие-либо записи?

— К сожалению, он погиб на войне, — сказал Найтингейл, — так и не успев провести и половины всех запланированных экспериментов. У него, кстати, была теория о сущности genii locorum, которая наверняка показалась бы вам интересной.

— Что же это была за теория? — спросил я.

— Думаю, я смогу изложить вам ее суть, как только вы овладеете следующей формой, — сказал он. — Кстати, я заметил некоторое несоответствие между сюжетом пьесы и действиями мистера Панча. Я имею в виду Прелестную Полли.

В тексте трагической комедии мистер Панч, убив жену и ребенка, поет веселую песню о том, как полезно приканчивать жен. А потом отправляется добиваться благосклонности Прелестной Полли. За всю пьесу она не произносит ни слова, однако «ничуть не возражает», когда наш развеселый маньяк-убийца принимается ее целовать.

— Но мы же не можем утверждать, что он действует именно по этой версии пьесы, — сказал я.

— Верно, — кивнул Найтингейл. — Пиччини ставил свою пьесу на основе устных рассказов, которые как источник весьма ненадежны.

Если верить потенциально ненадежному Пиччини, следующей жертвой должен стать слепой попрошайка, который кашлянул Панчу в лицо и был сброшен за такую наглость со сцены. Остался ли он после этого в живых — пьеса умалчивает.

— Если наш потусторонний Пульчинелла следует сюжету, — сказал я, — то самая вероятная жертва — какой-нибудь жестянщик, служащий в Королевском национальном институте слепых.

— Кто такой жестянщик?

— Человек, который собирает пустые жестяные банки, — ответил я, — люди кладут туда мелочь со сдачи.

— Слепой бродяга, просящий милостыню, — задумчиво проговорил Найтингейл. — Если бы мы могли выяснить, кем был выходец при жизни и где его могила, это бы нам очень помогло.

— Соответственно, если мы выясним, кем он был, то сможем разобраться с его делами и таким образом поможем ему упокоиться с миром?

— Или же, найдя его могилу, выкопаем кости, сотрем их в прах, смешаем с каменной солью и развеем по ветру над морем, — предложил Найтингейл.

— А это поможет?

Найтингейл пожал плечами.

— Виктор Бартоломью пишет, что следует поступать именно так, — сказал он. — Его книга как раз и посвящена борьбе с призраками и выходцами с того света.

— А знаете, мне кажется, что мы пренебрегаем очевиднейшим источником информации, — сказал я.

— Да? И что же это за источник?

— Николас Уоллпенни, — объявил я. — Ведь все эти происшествия начинались в непосредственной близости от церкви актеров. На мой взгляд, это может означать, что наш выходец похоронен где-то рядом с церковью. Возможно, Николас даже знаком с ним — кто знает, может, призраки иногда не прочь потусоваться в обществе себе подобных.

— Не уверен, что они именно «тусуются», как вы себе это представляете, — сказал Найтингейл. Огляделся и, удостоверившись, что Молли нет поблизости, стремительно опустил свою полупустую тарелку под стол. Тоби тут же ее очистил, его хвостик благодарно мотнулся туда-сюда, хлестнув меня по ногам.

— Нам нужна собака побольше, — заметил я, — ну или порции должны быть поменьше.

— Попробуйте вызвать его на разговор сегодня вечером, — предложил Найтингейл. — Только помните — наш Николас и при жизни был крайне ненадежным свидетелем, и я сомневаюсь, что после своей кончины он стал правдивее.

— А от чего он скончался? — спросил я. — Вам это известно?

— Перепил, — ответил Найтингейл. — Приятная смерть.

Поскольку Тоби официально служил у нас охотником за призраками, я взял его с собой и нес на руках — в последнее время его как-то странно пошатывало при ходьбе. От Рассел-сквер до Ковент-Гардена полчаса ходу. Идете мимо «Запретной планеты»,[32]переходите Шефтсбери-авеню и попадаете прямиком на Нил-стрит. Именно там и погиб курьер-велосипедист. Но я подумал, что если стану избегать отдельных улиц только потому, что там кто-то погиб, то проще будет уж сразу перебраться в Аберистуит.[33]

Было уже довольно поздно и далеко не жарко. Но возле забегаловки по-прежнему тусовалась поддатая компания. Лондонцы лишь недавно прониклись традицией зависать вечером на улице возле питейных заведений и отказываться от нее из-за прохладной погоды ни в коем случае не собирались — особенно после того, как вступил в действие запрет на курение в помещениях.

Совсем рядом с тем местом, где доктор Фрамлин ударил курьера, Тоби остановился. Но только для того, чтобы задрать лапку у столба.

В Ковент-Гардене, несмотря на поздний час, народу было полным-полно. Из Оперы выплеснулась толпа зрителей — там закончился спектакль, и теперь люди хотели прогуляться и чего-нибудь перекусить. А стайки подростков, приехавших сюда на школьные каникулы со всей Европы, вовсю пользовались своим священным правом занимать тротуар от края до края.

Когда все кафе, рестораны и пабы закрылись, внутренний церковный дворик опустел довольно быстро, осталось всего несколько человек. Я решил, что теперь уже можно немножко поохотиться на призраков.