Книга Элис. Навсегда - Гарриэт Лейн

Создается впечатление, что без этих корзинок и необходимости их опустошать жизнь моей мамы лишилась бы смысла.

Когда же меня посылают в гараж, чтобы принести несколько банок зеленого горошка, я замечаю, что к крышке огромной морозильной камеры теперь приклеен лист бумаги формата А4 с полным списком содержимого. В нем помимо прочего значатся «цветная капуста с сыром» и «слоеное тесто». Самые последние вложения вписаны зеленой шариковой ручкой: «нарезанный белый хлеб», «яблочный пирог миссис Крейвен» (по рецепту Женского института), «отборный бекон (три упаковки)».

Эстер и Чарли заняли комнату, в которой раньше жила она. Их дети расположились в бывшей моей спальне. И мне приходится довольствоваться раскладушкой в отцовском кабинете. Когда все это начинает действовать на нервы, в доме нет места для уединения. А потому я провожу много времени в прогулках по деревне, засунув руки в карманы пальто, думая о Лоренсе, который совсем близко отсюда, гадая, позвонит ли он мне (звонка я так и не дождалась, хотя в канун Рождества Лоренс прислал мне текст, выражая надежду, что я «веселюсь от души»). Но и на эти прогулки приходится выбираться тайком, иначе мне навяжут в спутники детей.

Эстер, по своему обыкновению, разрывается между желанием показать, какая она хорошая мать («Умница, Тоби! Как ловко ты все нарезал!»), и гораздо более сильным стремлением проводить как можно больше времени подальше от сыновей.

– Наверное, я слишком нервная, – начинает она пьяные откровения со мной, сидя рядом на софе (после нескольких «сухих» праздников Чарли теперь всегда привозит с собой солидный запас спиртного), пока мальчики бегают на игровой площадке в деревне, – но ты даже не представляешь, как же они меня достали! И я сама во многом виновата.

Очевидно, что Эстер недавно прочитала очередную книжку по педагогике.

– У меня выработалась привычка во все влезать самой. Но мальчишки дерутся между собой, и не надо вмешиваться. Они должны научиться сами разрешать свои разногласия. Мы с Чарли приняли твердое решение, что теперь будем наблюдать за ними только со стороны.

И действительно, когда после чаепития Руфус и Тоби затевают свару из-за последнего оставшегося на блюде шоколадного Санты, Эстер спешит удалиться в ванную, а Чарли склоняется над праздничным кроссвордом в «Телеграф» и ни на что не реагирует.

Шумный скандал, кажется, будет продолжаться бесконечно, но мама вовремя включает телевизор.

Каждый год в такие дни я с особой остротой ощущаю свои недостатки и понимаю, сколь многого лишена в жизни. И хотя на сей раз все иначе, я получила повышение, у меня есть свой секрет (о котором я непрестанно думаю, наслаждаясь им как экзотической сладостью), для своей семьи я остаюсь все той же прежней смешной Фрэнсис. Скованной. Предсказуемой. И, возможно, немного невезучей.

По возвращении из Бидденбрука Лоренс в качестве запоздалого подарка преподносит мне небольшой чернильный рисунок в красивой рамке с пейзажем Хэмпстед-Хита. Настроение после праздника у него неважное. Дети решили, что будет здорово провести его иначе, чем прежде, и в итоге почти все время проторчали в гостях у друзей. Но, по признанию Лоренса, он знал заранее, что это Рождество получится грустным.

А вот у меня на работе все вроде бы очень хорошо. У нас выходят по-настоящему интересные полосы, и Мэри мной довольна. Когда во время очередной церемонии вручения Сандерлендской литературной премии меня представляют Малкому Азарии, я не упоминаю о своем знакомстве с Кайтами. Вместо этого я предлагаю ему сотрудничать с «Обозревателем», и он действительно начинает иногда пописывать для нас рецензии. Теперь на разных приемах и презентациях ко мне подходят незнакомые личности: издатели, специалисты по рекламе, журналисты. У меня быстро растет список контактов, в которых я, впрочем, разборчива. А главное, появляется чувство, будто я важная часть этого мирка, я здесь своя, меня приняли в узкий круг и уважают, причем заслуженно.

Однако я прекрасно понимаю, как непрочны все связи и репутации, а потому не придаю особого значения прихотям своей фортуны.

Иногда в очереди к чайной тележке или в лифте я оказываюсь рядом с Сашей из отдела мод, и она рассказывает мне об Оливере. Теперь он сотрудничает с ночным артистическим шоу на одном из каналов спутникового телевидения, ведет свой блог в Интернете, и, вероятно, скоро подпишет договор на книгу.

– Передавайте ему мои самые лучшие пожелания, – говорю я, и Саша обещает их передать, но я-то знаю, что если эти двое когда-либо и упомянут мое имя, то лишь шутки ради за выпивкой в баре.

Ну и черт с ними!

Приближается годовщина гибели Элис. Лоренс никогда больше не поднимает в разговорах со мной эту тему, словно считает, что она была полностью исчерпана еще при той, самой первой моей встрече с ним и другими членами семьи много месяцев назад. Но вскоре понимаю: он вообще избегает беседовать со мной об Элис. Когда я упоминаю о ней, задаю вопросы об их совместной жизни, о ее пристрастиях или фобиях, Лоренс отделывается краткими, ничего не значащими, уклончивыми ответами.

И хотя он никогда и ни в чем не упрекает меня вслух, все же ясно дает понять, что бестактно заводить с ним подобные разговоры, и это воспринимается им как проверка мной его лояльности. Я же не исключаю, что его восприятие вполне соответствует действительности.

– Ты не будешь возражать, если я это надену? – спрашиваю я однажды утром, появляясь перед Лоренсом в длинном шерстяном свитере поразительного цвета, напоминающего густо-красные чернила. – Я нашла его в платяном шкафу, но не хотела бы брать без твоего согласия.

– Мне безразлично.

Но когда я хочу надеть этот свитер еще раз, то обнаруживаю, что Лоренс избавился от вещей Элис, хранившихся в гардеробе, в выдвижных ящиках стенного шкафа или висевших на крючках в прихожей. Исчезла и вся ее обувь – туфли на высоких каблуках с яркими стельками, туристские башмаки, плоские «лодочки» в серебристых, бронзовых и черных тонах, резиновые сапоги с остатками высохшей грязи на подошвах. Из ящичка в ванной пропал миниатюрный городок, который образовывали тюбики с кремом для лица и рук, баночки с мазями и гелями, блестящие хромом цилиндры с тушью и губной помадой. Ничего не осталось.

Тонкий шелковый халат устричной окраски не свисает больше с вешалки на двери.

И я не знаю, как мне реагировать на это. Должна я испытывать благодарность, что не приходится постоянно наталкиваться на следы прежней жизни Лоренса? Или же мне следует обидеться, поскольку он явно не желает давать мне пользоваться ее вещами? Значит, я их недостойна? Как себя повести? Сразу и не поймешь.

– Я вижу, ты провел генеральную уборку? – замечаю я за ужином.

Ее сделала миссис Кинг по его просьбе, отвечает Лоренс. Что-то выбросили, кое-что отнесли в благотворительные организации, а ювелирные украшения положили в банковскую ячейку на имя Полли. Кроме того, какую-то часть вещей Элис упаковали в чемодан и отнесли на чердак. То, что, как он предположил, Полли захочет взять себе.