Книга У чужих берегов - Георгий Лосьев

Она отвела свои темные, не то карие, не то вишневые глаза в сторону. Усмехнулась краешком рта, потом вдруг взглянула на меня прямо, пристально, с неимоверной злостью.

– А за что? За какие ваши добрые дела ко мне я должна откровенничать?

Сдерживая возмущение, я сказал:

– Что ж… Вероятно, я смогу договориться с кем следует, и ваши сведения будут оплачены... В разумных пределах, конечно. Сколько вы хотите получить?

– Миллион... Нет, два!.. Однако мало прошу... Пять!

– Не валяйте дурака, Раиса Павловна...

– Это вы – дурак!.. Хотите меня купить!.. Дайте спичку и отвернитесь на минутку. Впрочем, можете смотреть...

Она покопалась в платье и извлекла многократно сложенную кредитку достоинством в десять червонцев – по тому времени бумажка была серьезной: нечто вроде нынешней сторублевки.

Вспыхнула спичка. Раиса Павловна с интересом наблюдала, как кредитка обращалась в пепел, потом улыбнулась как-то растерянно, смущенно:

– Вот... Последняя была. Больше ни копейки нет.

– Глупо... За эти деньги квалифицированный рабочий должен больше месяца горб гнуть.

– Пусть гнет, коли нужда пришла...

Я возмутился и... допустил непростительную для следователя глупость.

– Ясно! – заметил я. – Чего ж еще ждать от классово чуждого элемента!

Раиса Павловна вспыхнула и закричала так, что в комнату вбежали и тюремный надзиратель и сам начальник.

– Это я, дочь рабочего, внучка рабочего, – классово чуждый элемент?! – кричала Раиса Павловна. —Как у вас, бессовестный вы человек, язык поворачивается говорить такое?! А знаете ли вы, сколько порогов на биржах труда я оббила, прежде чем стать шлюхой?.. Это ваши Лосевичи меня сюда привели...

Досадуя на неловко вырвавшуюся у меня фразу, я стал собирать свое хозяйство. Больше делать было нечего. Допрос не состоялся. Раиса Павловна сказала надзирателю:

– Отведи меня в камеру...

Сказала надменно, подняв свою красивую голову с пышной прической, вполоборота глянув на домзаковского стража.

На меня даже не посмотрела.

Королева.

«Мария Стюарт»...

После я узнал, что по делу Лосевича ее осудили на короткий срок.

Прошло пять лет. В тридцатых годах меня перевели на новое место службы – во Владивосток. В этом чудесном, но своенравном окраинном городе страны все не походило на серые краски Сибири. Небо то грозно-суровое, то ясное, голубое, как небо Сорренто, узкие улочки с гремящими водопадами дождей-ливней, необъятный базар с трепангами и мидиями... Я с удовольствием ходил по этому чуть взбалмошному городу. Он напоминал мне Италию, в которой удалось побывать в юности, в учебном плавании.

Владивосток тогда жил на положении порто-франко и изобиловал массой заграничных кораблей и иностранных моряков.

Столовался я в знаменитом ресторане «Золотой рог». Там брали не дешево, но кормили вполне добросовестно: вкусно, обильно.

Метрдотель ресторана, приземистый грек с глазами-маслинами и густыми запорожскими усами, встречал посетителей, носивших золотые шевроны, на верхней лестничной площадке. Люди этой породы удивительным, каким-то «верхним» чутьем безошибочно угадывают «начальство», даже если оное появилось в партикулярном платье.

Как обычно, грек-запорожец в тот день лично проводил меня к одинокому столику «на две персоны», примкнутому к стенке.

На столике стояла табличка «Служебный», одно место было занято хорошо одетой женщиной, с аппетитом уплетавшей прославленный золоторогский салат-оливье. Она не обратила на меня никакого внимания, но когда отошел принявший заказ официант, прищурилась:

– Сейчас освободится место напротив. Вы бы перешли туда...

Я вгляделся в лицо женщины, и в памяти встали окрашенные грязно-зеленой краской стены красноярского дома заключения. «Мария Стюарт»! Несомненно – она. Постарела, но стала как-то собраннее, строже в движениях...

– Если вам неприятно мое присутствие, Раиса Павловна... Что ж, хорошо. Сейчас перебазируюсь.

– Вы даже имя мое помните? Я ведь не к тому, что мне неприятно. Дело прошлое, все быльем поросло... Просто я вас видела уже здесь в форме, а знакомый один сказал, что вы... при прежнем деле.

– Почти. Ну и что же?

– Меня здесь многие знают. Будут про вас говорить.

– Бросьте! Наверное, по-прежнему боитесь Николая Судакова...

– Судакова в двадцать девятом расстреляли... А вы все же пересядьте.

– Так вы серьезно обо мне заботитесь? Оставим это. Как дела ваши, Раиса Павловна? Каким ветром вас сюда занесло?

– Ветром!.. Подруга одна уговорила. Мы вместе приехали. Она буфетчицей на пароход устроилась и осталась за границей. Невозвращенка...

– А вы что ж... по-прежнему не работаете, ищете вольной жизни?

– Да, не работаю. Пока в заключении была – работала. Ударницей была. Освободили меня досрочно. Могу показать справку – я ее все с собой таскаю. А здесь я уже давно... Как вы думаете, почему я тогда вам не рассказала о Кольке Судакове?

– Чужая душа – потемки, Раиса Павловна.

– Не такие уж потемки моя душа... Судаков в те дни жил в Красноярске и поддерживал меня с воли... А если б его схватили – дружки бы мне горло – бритвочкой... Умирать кому охота? А вы: «чуждый элемент!»... Никакой я не чуждый, а просто люблю веселую жизнь. Недавно здесь оперу показывали. «Травиата» называется. Там одна такая женщина... Ну, словом, тоже любительница. А человек-то она вроде очень даже хороший...

– Слушайте, Раиса Павловна... А если бы я помог вам устроиться на работу? Почему вы не хотите жить, как все? Неужели самой не противно?..

– Нет. Работать я не хочу. Отвыкла... Только вы не думайте, что я уж такая... совсем гулящая... Чтобы сегодня – один, завтра – другой, послезавтра – третий, четвертый... Нет, я подолгу живу... – и вдруг встрепенулась: – Вот вы человек образованный, заслуженный. Мне говорили про вас… Положение имеете. Женатый...

– Да. Женатый.

– А скажите так, просто, душевно... Вас на загул никогда не тянет?

– Как – на загул?

– А так, чтобы пробки в потолок летели! Чтобы целоваться до крови, чтобы плясать до щелей в половицах, удалые песни петь, стекла – вдрызг и все – трын-трава! Вот так!

– Так, Раиса Павловна, только у купцов было да у вашего приятеля... Лосевича.

– Было и у Лосевича, и у купцов. Было и у нашего брата... Ну, прощайте. Вон вам уже кушанье несут.

– Да посидите, Раиса Павловна, поболтаем еще.

– Нет уж... Вон и так на нас смотрят... А вам это совсем ни к чему... при вашем «положении». До свиданья.