Книга Щит земли русской - Владимир Буртовой

«Кабы на вепря выйти — тогда и мяса можно было бы насушить», — размышлял Могута, крепко сжимая в левой руке лук со стрелой, которую придерживал большим пальцем: ежели враг рядом, не гоже лук держать за спиной, можно припоздать, выхватывая стрелу из колчана! Подумал о вепре, и в голову негаданно пришла мысль об огромном стаде, которое печенеги собрали по окрестным вежам русичей и пригнали к Белгороду ради собственного прокормления. Усмехнулся не без тревоги в душе, когда принял весьма рискованное решение: «Не велик убыток будет у кагана Тимаря, ежели я отгоню от печенежского стада одну, а лучше две говяды. Зато мне в лихую голодную пору будет что снимать с дерева, куда я развешаю туши, разрезанные на куски!».

Он знал, что печенеги пасут свои стада неподалеку от Днепра, а с наступлением сумерек перегоняют на займище Ирпеня, доят коров, режут быков и готовят для войска ужин.

Могута уверенно пошел навстречу солнцу. Оно поднялось уже за Днепром, его лучи окрасили в розоватый цвет редкие кучевые облака. В лесу посветлело, стало возможным различать темно-зеленые кусты, которые теснились у ног вековых дубов, кленов, берез и редких в этих местах сосен.

Пройдя около двух поприщ, вышел к Ирпеню недолго стоял в зарослях краснотала, осматривая другой берег, потом медленно ступил в теплую воду и, подняв лук и колчан над головой, переплыл реку. Укрывшись в густых зарослях орешника, переплетенного колючими побегами ежевики, снял и, поеживаясь от ветра, крепко отжал воду из ноговиц и рубахи, встряхнул бережно, опасаясь порвать, оделся. Несколько минут было довольно неприятно, однако вскоре платье прогрелось, Могута привстал, привесил к поясу меч, закинул за спину печенежский щит, подарок Янка, взял лук со стрелой и уверенно вскарабкался по крутому берегу Ирпеня, где также тесно, будто ратники перед сечей, стояли могучие темные стволы деревьев. На краю обрыва оглянулся — темный в тени леса Ирпень покрыт мелкой рябью от ветра, который порывами налетал с юга, со стороны осажденного печенегами Белгорода. Оттуда, смешиваясь с ароматом леса, еле уловимо долетал запах дыма догорающих сторожевых костров, о которых с наступлением дня никто уже не заботился.

«Теперь усядутся к кострам мясо есть», — вздыхал Могута, бережно, чтобы не ударили по глазам, правой рукой отводил встречные ветки и уверенно шагал по сухой земле, густо устланной прелой прошлогодней листвой, поверх которой добавилось уже и убранство этого года с могучих лесных великанов. И первым начал раздевать покрасневшую свою крону клен.

Когда до берега Днепра осталось не более двух перестрелов, Могута пошел бережнее, иногда останавливаясь и вслушиваясь в птичий гомон — вдруг осторожная сорока откуда-нибудь подаст тревожный знак? А может, и вспугнутый зверь метнется прочь от опасных гостей в им обжитом месте? Знал Могута, что печенеги довольно часто уходят небольшими отрядами в лес ловить укрывающихся там русичей из ближних разоренных поселений, чтобы потом выгодно продать свой полон византийским или иным скупщикам крепких невольников. Но бывало и так, что русичи, исполчившись, заманивали находников в уготовленные заранее места с глубокими ловушками. Напрасно всматривались тогда печенежские князья в страшные для них леса, ожидая своих воинов с богатой добычей… Вот и Днепр!

«Надобно испить воды да съесть хотя бы одну сушеную рыбу», — решил Могута. Осмотрелся, увидел справа укромный суходол, поросший высокими кустами орешника, спустился в него и осторожно двинулся к реке, и когда был уже в полусотне шагов от песка, с полуночной стороны донеслись возбужденные крики, стук многих копыт о сухую землю.

«Дозор печенежский!» — смекнул Могута, упал под куст и тут же боковым зрением — голова его была повернута в сторону Киева — заметил неподалеку под крутым берегом легкий челн и ратников под веслами. Они увидели печенегов, которые вынеслись к берегу Днепра из леса и спешили теперь к этому суходолу, норовя на веслах уйти подальше от опасности. Но на их беду перед челном негаданно оказалась длинная песчаная отмель, и легкое суденышко, налетев на преграду, замерло на месте. Печенеги возликовали. Не менее десяти стрел сорвалось с тетив и со свистом умчались к челну. Русичи успели укрыться за невысоким бортом и щитами. Тут же один из ратников вскинул лук и из-за спины товарища, который теперь держал перед собой оба щита, пустил к берегу встречную стрелу. До печенежских всадников было не более сотни шагов от челна, и Могута безошибочно уловил в конском топоте ржание раненого коня. Крик радости с челна и отчаянный вопль придавленного наездника достигли ушей Могуты одновременно. Вспарывая копытами дерн откоса и землю склона, в суходол спустились восемь печенегов и, не останавливаясь на месте, принялись осыпать стрелами ратников в челне, не давая им возможности из-за щитов отвечать своими стрелами.

«Эх, Могута! К добру ли бог неба и Перун пригнали тебя к этому роковому месту?» — мысленно воскликнул Могута, натянул тетиву и пустил стрелу в спину ближнего к нему печенега — с такого расстояния он мог бы сбить стрелой если не воробья, то горлицу наверняка! Стрела вошла в серую спину всадника и красным наконечником вышла из груди — находник без стона медленно свалился с коня, который, почуяв неладное, взвился на дыбы, сбросил мертвого хозяина и метнулся вверх по суходолу. Не успел вороной поравняться с Могутой, как он вторично спустил натянутую тетиву от правого уха к левому кулаку. И второй всадник, насквозь пронзенный стрелой, ткнулся головой в гриву, некоторое время удержавшись в седле, вместе с другими печенегами продолжал кружиться в страшном танце между Могутой и ратниками в челне. В черном борту челна, в щитах торчало уже не менее двух десятков стрел, вот упали под копыта еще два степняка, а находники в пылу боя так и не могли догадаться, что гибнут их соплеменники не только от метких стрел, летящих со стороны Днепра…

Вскинулся Могута с колен, вышел из-за куста, чтобы лучше было видно всех гарцующих находников, и выпустил очередную стрелу, — Лови, вражий сын! Детям закажете ходить на Русь! — не сдержался и выкрикнул Могута, охваченный азартом отчаянной скоротечной драки с печенежским дозором. — И еще одну в догон!

И только тут разобрались оставшиеся вдвоем конники, что у них за спиной опасность куда страшнее, чем та, которая грозила им с неподвижного челна. Разом обернулись и с удивлением, перешедшим в нескрываемый страх, увидели рядом с кустом орешника огромного русича, который натягивал большой, вполовину человеческого роста лук. Что-то выкрикнув по-своему, вскинули луки и выстрелили, но в спешке, желая опередить русича, не смогли прицелиться понадежнее — одна стрела пролетела сквозь куст и посшибала мелкую листву, а потом вонзилась в склон суходола. Другая просвистела в вершке над головой Могуты и обдала влажное разгоряченное лицо смертоносным дуновением, будто из сырой могилы вдруг пахнуло в очи…

Выстрел Могуты был удачнее: левый печенег успел прикрыть щитом грудь и голову, но стрела ударила в живот, всадник опрокинулся навзничь, конь взбрыкнул ногами, и труп гулко упал на потрескавшееся от зноя желто-серое дно суходола. Оставшийся в живых печенег ударил коня пятками, поднял его на дыбы и рванулся было прочь с места боя, надеясь спастись, но Могута привычным движением руки выдернул стрелу из колчана, кинул ее на лук, оттянул тетиву и с выдохом: