Книга Обязан выжить - Николай Дмитриев

— Соответствует. Точно.

— Вот видишь. От одного этого завидки берут. А тут еще домработница, машина и дядька приедет. Живи, не хочу!

— А нам что делать? — вздохнул капитан.

— Давай помозгуем… Высылать? А оставляли на что? Нет, тут ясное дело, нам не пляшет. Да и народу вокруг него многовато собралось. Тоже, брат, не баран начхал… Я думаю, погодим малость. Тем временем и дядька приедет, и с последствиями возможными ясно будет. Ну, выяснится все, мы его, гуся лапчатого, сюда пригласим, бумажки эти ему покажем, и пусть он, друг сердечный, нам наши хлопоты отработает… Как думаешь?

Капитан помолчал, прикинул, как получше ответить, и, ничего другого не придумав, с деланным восторгом одобрил:

— Здорово будет! Вроде как перевербовка.

— Во-во… И ему хорошо, и нам польза.

Начальник отошел от окна, видимо, собираясь что-то добавить, приостановился перед столом, а потом, махнув рукой и так ничего и не сказавши, вышел из кабинета.

* * *

Изношенная колея не выдерживала нагрузку, и поэтому поезд еле полз вдоль бесконечных болот, жалких селений да разоренных полустанков. Еще каких-то три года назад в этих местах почти что девственный лес подступал к самой насыпи, но, спасаясь от диверсантов, немцы вырубили деревья, и теперь по обе стороны железной дороги тянулись только сплошные пни, среди которых местами еще торчали ржавые остатки сгоревших и изувеченных вагонов.

На маленьких станциях поезд останавливался, толпа пассажиров металась по перрону, отыскивая кипяток, начальника станции или еще кого, и весь этот «гармидер» продолжался без перерыва до тех пор, пока не ударял станционный колокол. Тогда поезд под рев гудка и шипение пара трогался с места, чтобы ехать дальше, и снова за окнами ползла все та же безрадостная картина всеобщего разорения.

Забившись в самый угол обшарпанного купе, Викентий Георгиевич молча смотрел в окно. Заношенный пиджак и сбившиеся от неспокойного сна волосы придавали ему довольно жалкий вид, но так выглядело здесь большинство людей, до отказа набившихся в старый, расхлябанный вагон. Единственным, что отличало его от остальных пассажиров, был добротный кожаный чемодан, который он затолкал подальше от чужих глаз.

Однако ближе к вечеру, когда поезд был уже в районе старой границы, Викентий Георгиевич поднялся, протиснулся между корзин, мешков и прочего скарба в самый конец вагона и заглянул в служебное купе.

— Скажите, — обратился он к проводнику, — это правда, что дальше пассажиров будет несколько меньше?

— Пассажиров? — пожилой железнодорожник оценивающе посмотрел на измученного старика. — Это смотря каких… Каких больше будет, а каких и меньше…

— Так все-таки каких меньше?

Уловив по интонации, что вопрос задан не из праздного любопытства, проводник сразу перешел на деловой тон.

— В купейном местечко найти можно или в мягком…

— А что, тут есть и мягкий? — приятно удивился Викентий Георгиевич.

— А чего ж ему не быть? Только пыли в ем, страсть, скоко не чисти…

— Но, я надеюсь, там тише? Не так, как здесь?

— Конечно, — охотно подтвердил проводник и намекнул: — Только, само собой, цена там другая…

— Я доплачу, — Викентий Георгиевич вытянул из кармана две красных тридцатки. — Хватит?

— Да что вы, что вы, вполне… Я и то смотрю, чего человеку маяться в гаме этом…

Проводник мгновенно сделался любезным, натянул форменную фуражку и перешел к делу.

— Пойдемте, я провожу вас и все устрою. Багажа-то у вас сколько мест?

— Два. Чемодан и дорожный баул.

Мягкий вагон оказался полупустым. По крайней мере, пока проводники договаривались между собой, пока переносили вещи и выбирали купе, в коридоре не встретилось ни одного пассажира. То ли они уже легли спать, то ли вообще посходили, это было несущественно. Главным было то, что Викентий Георгиевич из переполненного, пахнувшего портянками и грязью вагона перебрался в абсолютно свободное купе и теперь мог насладиться покоем.

Вагон плавно покачивался, ритмичный стук колес, который был здесь намного тише, как таковой почти не воспринимался и вместе со слабым поскрипыванием всяких железнодорожных причиндалов создавал своеобразный звуковой фон, который отнюдь не раздражал, а, наоборот, успокаивал и вызывал разные приятные мысли.

Сидя на мягком, обитом синим бархатом диване, Викентий Георгиевич наслаждался, до тех пор пока не послышался осторожный стук и в дверях не возник новый проводник, державший в руках стопку белья. Викентий Георгиевич посмотрел на него и похоже, в этом взгляде было что-то такое, что, несмотря на весьма непрезентабельный вид пассажира, заставило вошедшего вежливо предложить:

— Разрешите? Постельку застелить…

— Да, да, прошу… — Викентий Георгиевич поднялся и, выждав, пока проводник разложит простыни, протянул ему тридцатку. — Меня предупредили, нужна доплата…

— Благодарствую, — проводник спрятал деньги и весьма сочувственно заметил: — Намаялись, небось, за дорогу?

— Возраст… — вздохнул Викентий Георгиевич.

— Оно, конечно, зато теперь отдохнете, — провод ник задержал взгляд на вещах, поставленных прямо на пол, и рассудительно сказал: — Добротный чемоданчик, добротный… И старый, и сносу нет… Чаю хотите?

— Чаю? — переспросил Викентий Георгиевич, но именно в этот момент вагон слегка качнулся, двери с вмонтированным в них зеркалом сдвинулись, и он, увидев собственное отражение, никак не соответствовавшее богато отделанному купе, с кривой усмешкой дернул себя за бороду. — Чаю, конечно, можно, но, знаете, голубчик, меня встречать будут, а я зарос вот…

— Понимаю… — Проводник вежливо поклонился. — Я вам кипяточку крутого принесу. И мыло у меня есть хорошее. Вот вы прямо тут не спеша и брейтесь. А потом уже чаю…

— Замечательно! — согласился Викентий Георгиевич и, подождав, пока проводник выйдет, принялся расстегивать ремни своего чемодана…

Примерно через полчаса на откидном столике ритмично вздрагивал в такт движению стакан с кипятком, рядом лежала бритва, а из розовой пластмассовой чашечки выглядывал помазок. На полке громоздился открытый кожаный чемодан, и Викентий Георгиевич, который только что кончил бриться, что-то в нем перекладывал.

Теперь, глядя на него, можно было подумать, что это совсем другой человек. Растрепанная борода бесследно исчезла, а на чисто выбритом лице остались только фасонистые усики, отчего сам Викентий Георгиевич стал выглядеть достаточно моложаво, и никто сейчас не сказал бы, что это именно тот старик, который час назад теснился в углу переполненного вагона.

Тем временем Викентий Георгиевич протер щеки одеколоном, достал из недр чемодана золотое пенсне, из тех, что были модными лет тридцать назад, и ловким движением посадил его себе на нос. Потом он долго изучал свое новое обличье в зеркале и, оставшись вполне удовлетворенным, начал складывать бритвенный прибор.