Книга Поцелуй богов - Адриан Антони Гилл

Петра толкала его через дверь к постели. Ноги Джона упирались в ее одежду. Она попыталась его поцеловать, но только ткнулась губами в бровь. Шершавый язык лизнул в нос.

— Возьми меня. Ну, пожалуйста. Моя подруга умирает в больнице, ты сбежал. Возьми! Сейчас же! — Петра всхлипывала и никак не могла перевести дыхание. Пальцы тянули с него брюки. В ней появилась сила отчаяния. — Можешь делать все что угодно! Чем она тебя приманила? У меня получится лучше! Сосала качественнее? Научи! Теснее дыра? Горячее? Влажнее? Возьми меня в зад! Ты этого хочешь? Свяжи! Ударь! Поколоти! Делай что угодно — только не уходи. Пожалуйста, Джон, я тебя прошу. Умоляю, не бросай! — Она бесновалась, подвывала, плевалась.

Слюна и слезы забрызгали Джону лицо. Это было отталкивающе омерзительно. Он чувствовал странное безразличие, отвращение и отстраненность. Попытался встать и как можно громче крикнул ей прямо в лицо:

— Петра, я ухожу! Все кончено!

— Я покончу с собой! Сделаю, как Дороти. Убьешь нас обеих. Ты меня знаешь, Джон! Умру за нашу любовь!

— Петра, ради Бога, прекрати! Хорошо, я немного побуду, но спать с тобой не собираюсь. Мы порвали. Поняла? Я ухожу… на время. Что еще сказать? Я тебя не люблю. Не могу любить так, как ты хочешь. Ясно?

Она опустилась перед ним на колени и обхватила бедра руками.

— Ты остаешься. — Ей сразу почудилось, что атмосфера в комнате переменилась, стало легче дышать. Петра села на кровать и похлопала по матрасу рукой. — Ложись. Как на юге Франции — хорошо?

— Замечательно.

— Выглядишь великолепно. Ты всегда красив, а с этим загаром просто обалденный. Значит, там — высший класс? — Она положила руку ему на рубашку, но Джон ее тут же отвел.

— Хорошая еда?

— Да. Рыба, салат, всякая всячина… неплохо.

— Роскошный отель? — Петра сбросила туфли.

— Мы останавливались в доме.

— У друзей? Вечеринки вокруг бассейна? — Она расстегнула блузку.

— Иногда.

— Кто-нибудь из знаменитостей? — Джинсы Петры соскользнули на пол.

— Петра, я же тебе сказал.

Она осталась абсолютно голой — только ладонь на груди.

— Сказал. — Петра рассмеялась. — Но, дорогой, — голос стал приторным и капризным, — сейчас уже поздно, мы немного опьянели. Я устала спорить. Немножко покувыркаемся — что в этом особенного? — Она прижалась к нему твердым, худым телом и погрузила в ухо кончик языка.

Петра права: уже поздно, он немного опьянел, и на него навалилась тоска. Знакомые пальцы копошились у его пояса.

Петра раздела его, причмокивала и сюсюкала на ухо:

— Какой красивый. Стоит к ней отпускать, если тебя возвращают в таком виде.

Джон старался не слушать.

Петра ткнулась носом в его пенис.

— Привет, мальчуган. Я без тебя скучала. Расскажи, где шлялся? Безобразник! И как там было? — Ее глаза по-сумасшедшему блестели от его бедер. — Наверное, только мучили. — Она присасывала, прикусывала, острые ногти царапали ноги. — Трахни меня… как угодно. Скажи, что мне делать. Я на все согласна.

Джон толкнул ее на спину и грубо потер между ног.

— Так, так! Бесподобно! — Петра раньше так никогда не говорила. А теперь творила акт фантазии. Была не сама собой, а специально созданным для него гомункулом — ведьминым духом. — Наполни меня! Пихай, пихай! — Петра судорожно ловила губами воздух. Стонала с американским акцентом. Притворялась Ли. — Помнишь наш первый раз? Сегодня, как тогда. О, вау, кошечка так по тебе скучала! Хорошо! А! — И укусила его в плечо.

Она мотала головой, изгибала спину.

— Я кончаю! Кончаю! Сейчас! О!

Многочисленные оргазмы Петры не обманули бы и средневекового отшельника. Она взбрыкивала, закатывала глаза, всхлипывала, раскидывала руки и ноги. Ее лицо искажала невыносимая агония, которая тут же сменялась подлинным покоем нирваны.

— Забей мне! Заколоти мне! А сейчас в груди! А сейчас в рот!

Джон с облегчением почувствовал, что тихо кончает, и откатился на бок. Петра толкнула его на спину. Повисло долгое молчание, которому надлежало объединять, но оно было таким же фальшивым, как и оргазмы Петры.

Наконец Петра заговорила похотливо-кошачьим голоском Ширли:

— Так хорошо мне никогда не было. Ты мой, правда? Теперь тебя никто у меня не отнимет. Ты меня любишь и всегда любил.

— Петра, пожалуйста… — В его тоне прозвучала одна грамматика, жалостный, бессмысленный язык расставания.

— Ты мой. Иначе бы не трахался со мной. А теперь, малыш, спи. Утром повторим. Завтра ночью опять. Послезавтра тоже. И так всегда.

Но оба знали, что ничего такого не будет.

Джон проснулся толчком, но его кисть еще спала. Он огляделся. Петра сидела на краешке кровати. Голая, замерзшая, дрожащая, руки сложены на груди, брови насуплены. Она смотрела на него. Это нервировало.

— Сколько времени?

— Девять.

— Черт, я опаздываю на работу.

— Ты меня оставляешь?

— Петра, мне надо идти в магазин. — Джон поискал брюки.

— Я хотела спросить, ты меня бросаешь?

— Думаю, это лучше для нас обоих.

— Ради нее.

— Это не имеет к ней никакого отношения.

Петра усмехнулась.

— А твоя кредитная карточка свидетельствует об обратном.

— Петра, я больше не собираюсь с тобой спорить.

Она поднялась, повернулась вполоборота и сильно ударила его по лицу.

— Говнюк! Всю ночь занимался со мной любовью, а теперь бежишь!

Джон дотронулся до щеки.

— Ты ненормальная. Никто из нас не занимался любовью. Ты грозилась, что покончишь с собой, если я не останусь. Самая унизительная ночь для нас обоих. Кончим на этом.

Петра села и обхватила себя за плечи.

— Ты даже не хочешь спросить о Дороти. Я звонила в больницу.

— И что?

— Меня спросили, я родственница или нет. Я ответила, что сестра. Все очень серьезно. Таблетки оказались парацетамолом.

— Это плохо? — Джон заглянул под кровать: никак не удавалось отыскать второй ботинок.

— Так говорят. Она очнулась, позавтракала, но, возможно, пострадала печень.

— Значит, она не собирается умирать, если съела завтрак.

— Сестра сказала, они надеются на лучшее. Сделают переливание и что-то еще. — Петра заплакала. — Джон, я так напугана.

Он положил ей руку на плечо.

— Не трогай меня, если не хочешь.

— Петра, мне надо идти. Но я не хочу расставаться вот так. — Конец оказался больнее, чем он рассчитывал. Джон намеревался расстаться, но чтобы за спиной осталось нечто теплое, чтобы не хлопать дверью и оставить лазейку для их отношений. — Извини. Пора. Увидимся… После работы я поеду в больницу. Может быть, там. Мы должны остаться хорошими друзьями. У нас было так много общего. Мне очень совестно.