Книга Рип Винклер. Рождение бога - Руслан Шабельник

Опутанный проводами юноша все так же лежал на своей койке, мирно гудел, выписывая многочисленные кривые аппарат-анализатор, по стойке "смирно", при появлении капитана, вытянулся дежурный.

Он хотел отрапортовать, но Ольга остановила его движением руки.

Заключенный спал. Ему не положено было спать, машина постоянно подавала импульсы, подавляющие это чувство, но вконец утомленный мозг, видимо, плюнул на все и отключился.

Уже собравшаяся было разразиться гневной тирадой за допущенную халатность, Ольга неожиданно переменила решение. Спокойное, со смуглой, слегка желтоватой кожей лицо юноши во сне было прекрасно. Глядя на это лицо, можно было забыть, что перед тобой враг, - на ум приходило, что это красивый молодой человек... Ольга встрепенулась. От собственных мыслей стало страшно. Как онг могла, как она даже подумать... Забыть отца, мать, предан друзей и тысячи невинных жертв, забывшись... забыв, кто перед ней.

Ярость охватила капитана. Да кто он такой, что так безмятежно спит... Как допустили... Заключенный должен бодрствовать, иначе вся работа насмарку. Решительным шагом девушка подошла к аппарату и до отказа повернула регулятор помех.

В тот же миг Эйсай вскочил на кровати, вернее, попытался вскочить, кожаные ремни крепко держали пленника.

Затуманенными глазами он прошелся по комнате. Его взгляд сфокусировался на Ольге. Туман мгновенно растаял.

– А-а-а, это ты, дорогая, - растягивая слова, произнес он. - Не жди, сегодня ложись без меня. Много работы.

Фыркнув, капитан покинула комнату.

27

Эйсай наблюдал за девушкой. Девушка, широко шагая, двигалась к выходу. Прямая спина выражала крайнюю степень возмущения. "А фигурка все-таки у нее ничего. Даже очень ничего, да и все остальное..."

Юноша про себя улыбнулся. В такой момент и думать об этом... Прав был Рип, называя его бабником, хотя повода Эйсай вроде не давал. Почти не давал. А почти это не повод...

Есть уже не хотелось. Примерно после полутора дней голодания чувство голода ушло. Вернее, отошло на второй план на фоне остальных двух чувств.

Чувства жажды и чувства сонливости.

Ему виделись необъятные океаны и кристально чистые горные реки. Ему виделись искрящиеся водопады и шумные проливные дожди. Наконец, ему виделся просто водопроводный кран и чашка с водой. Хотя бы наперсток с водой. Капля воды. Он бы все сейчас отдал всего за одну маленькую капельку. Микроскопическую каплю. Полкапли. Только промочить горло, почувствовать на губах... Эйсай невольно застонал - аппарат тут же ответил всплеском графиков. Стоящий рядом пират удовлетворенно крякнул.

Нет, сие невыносимо. Тюремщики уверены в его виновности и полны решимости продолжать пытку. Они не остановятся, пока он не скажет, а он не скажет, потому что не знает. Замкнутый круг.

"Интересно, сколько я еще так выдержу, пока окончательно не зачахну или не сойду с ума". В короткие секунды забвения чувство жажды уходило, но недремлющий аппарат пресекал и эти удовольствия.

"А можно спать с открытыми глазами?" - в который раз подумал Эйсай. Каждый раз предатели-веки неумолимо опускались, тем самым вызывая очередной укол аппарата.

Иногда Эйсай задумывался, чего ему больше хотелось. Пить или спать. Если бы предложили, что бы он выбрал... Сон. Воду. Наверное, воду. Прохладную, чистую. Целое ведро. Два ведра. Как она проникает в рот, смачивает губы, затем небо, горло, освежающим ручейком, потоком растекается внутри...

Аппарат удовлетворенно выписал несколько особенно замысловатых закорючек. Как он его ненавидел...

Или нет, напиться он всегда успеет, лучше выбрать сон. Эйсай представил: огромная кровать, белоснежные простыни, пуховое одеяло, голова касается мягкой подушки... веки закрываются... Аппарат выписал еще несколько кривых, покруче прежних.

"Разбить бы его".

Иногда, забывая о жажде и сне, он представлял себе, как он поднимается, берет стул, или нет... кувалду, непременно кувалду, потяжелее, такую, чтобы с трудом поднять, и со всего маху опускает ее на жужжащее чудо техники. Под могучим ударом сминается корпус, разбиваются циферблаты, датчики, трескаются платы. Много плат. Во все стороны летят искры, испуганно выскакивают ленты и жалобный голос: "не убивай меня..." Фу ты, черт. Домечтался. Диагностические аппараты не разговаривают.

Эйсай понял, что еще чуть-чуть, и он непременно сойдет с ума. Даже интересно, что прикончит его раньше: жажда, недосыпание, эта проклятая машина или все вместе...

Необходимо было срочно что-то придумать, иначе он так и умрет здесь, за двадцать три года до своего времени.

Эйсай осторожно пошевелил левой рукой. Тюремщики не до конца вогнали палец, фиксирующий ремень. Расшатывая его в течение этих дней, Эйсай уже был в состоянии освободить одну руку. Но одна рука это еще ничего. Против всего корабля вооруженных людей ею не навоюешь. Необходим был план. И он, кажется, начал вырисовываться...

28

С близкого расстояния покинутый город производил еще более удручающее впечатление.

Потрескались стены многих домов, некоторые уже завалились, оставшиеся были очень близки к этому. Единственным более или менее сохранившимся местом оставался центральный храм. По выдолбленной, изувеченной временем улице путешественники направились к нему.

– Олонэ не соврал. - Рип говорил шепотом - развалины производили жуткое впечатление. - Эта религия действительно существовала, но вот куда она делась?

– И уже давно, - поддержал его император, - здания успели порядочно состариться. Осторожнее! В этих руинах может прятаться масса местных хищников.

Рип вытащил бластер и снял оружие с предохранителя.

Наконец они подошли к центральному храму. Даже сейчас, спустя десятилетия, он производил неизгладимое впечатление. Он нависал над спутниками подобно скале, подавлял тебя, показывая всю ничтожность и бренность песчинки по имени человек.

Рядом с ним хотелось перекреститься, согнуть колени, дотронуться до лба и сердца, наконец, сделать любой другой религиозный жест.

Путники ступили под своды сооружения. Внутри вся величественность здания разрушилась. Снятые, видимо, во время переезда все украшения, драпировки, убранные алтари и другие культовые принадлежности из величественного делали помещение заброшенным, а годы и местные обитатели только способствовали усилению эффекта. Единственной более или менее сохранившейся деталью была огромная, на всю стену, фреска прямо напротив входа.

Картина изображала гигантский трон. По тому, с какой тщательностью, вдаваясь и выписывая малейшие детали, неизвестный художник изобразил его, можно было заключить, что в качестве натуры использовалась реально существующая вещь. На троне, облаченный в дорогие пышные одежды, сжимая в одной руке свиток, а другой опираясь на длинный посох, восседал человек, или не человек. Лицо за облупившейся штукатуркой не сохранилось, но фигура, руки, ноги были вполне человеческие.