Книга Грешные намерения - Элизабет Хойт

Она приподнялась на цыпочки и провела губами по его шейному платку. Кэр вздрогнул и застыл. Она почувствовала, как напряглись все его мышцы, и тихонько дотронулась до его губ.

— Темперанс, — угрожающе произнес Кэр.

— Тише, — шепнула она и поцеловала его. Странно. Другой мужчина тоже только что целовал ее в губы, но ощущение от губ Кэра было совсем другим. Его губы были твердыми и теплыми, он намеренно сжал их. Она, чтобы не упасть, положила руки на его широкие плечи и наклонилась к нему чуть ниже. Она ощущала на его коже аромат каких-то экзотических специй — возможно, он втирал их после бритья — и опьяняющий вкус вина во рту. Она осторожно и лишь один раз лизнула его сжатые губы.

У него вырвался стон.

— Откройтесь, — выдохнула она, и он покорился. Она коснулась его языка.

Что-то в ней шевельнулось, рассыпалось и приняло какую-то новую чудесную форму. Темперанс не знала, что это такое, но ей хотелось удержать ее. Остаться здесь, в полутемном коридоре и бесконечно долго целовать Кэра. В дальнем конце коридора послышались голоса, приближавшиеся к ним.

Кэр, подняв голову, посмотрел в сторону бального зала.

Какая-то дверь открылась и закрылась, а голоса затихли.

Он взял Темперанс за руку:

— Пойдемте.

— Одну минуту.

Он удивленно повернулся, чтобы посмотреть на нее, но она зашла ему за спину. И черная бархатная лента почти соскользнула с его волос. Темперанс, пальцами расчесав его серебряные пряди, снова завязала ее.

Он, все еще прищурившись, посмотрел на нее:

— Удовлетворены?

— Пока да. — Она взяла его за руку, и он повел ее обратно в бальный зал.

— Мне придется начать все с начала, — сказала она, когда они начали прогуливаться по залу.

— Видимо, да.

Она подняла на него глаза.

— А вы возьмете меня на другой вечер или концерт? — Да.

Она кивнула. Он сказал это так, как будто это само собой разумелось.

— И когда вы снова собираетесь пойти в Сент-Джайлс? Она ожидала, что он ответит сразу же, но он некоторое время молчал. Его брови были задумчиво сдвинуты.

— Не знаю, — сказал он, наконец. — Меня беспокоит, что на нас уже дважды нападали. С одной стороны, это должно означать, что мы все ближе подбираемся к убийце Мари. С другой — я не хочу подвергать вас риску. Я должен обдумать это дело и решить, как лучше вести дальнейшее расследование.

Темперанс опустила глаза, разглаживая прелестное бирюзовое платье. Она никогда не трогала руками такого тонкого шелка. Кэр казался таким циничным, но во многих случаях его действия срывали маску циничности. Темперанс набралась смелости.

— Вы любили ее?

Он остановился, но она не смотрела на него. Она не могла.

— Я никого никогда не любил, — сказал он.

Это заставило ее взглянуть на него. Он смотрел куда-то вперед.

— Никого?

Он покачал головой:

— Никого после смерти Аннализы.

Ее сердце сжалось от его признания. Как можно прожить всю жизнь без любви?

— Но вы месяцы потратили на то, чтобы найти убийцу Мари, — осторожно заметила Темперанс. — Значит, она для вас что-то значила?

— Возможно, я искал потому, что она должна была что-то для меня значить. Потому, что я должен был любить ее. — Он поморщился. — Возможно, я гонялся за недостижимым, призрачным чувством. Возможно, я просто обманывал себя.

Ей захотелось заключить его в объятия, утешить этого холодного, одинокого человека. Но они стояли в заполненном людьми бальном зале, и она всего лишь сжала его руку. Прикосновение могло причинить ему боль, но ни один человек не мог бы выжить без прикосновения другого человека, даже Кэр.

Они остановились в стороне от танцующих, и она смотрела, как проходят мимо красивые женщины. Леди Хироу, сестра герцога Уэйкфилда, выделялась своим шелковым, с серебром, платьем.

— Не желаете потанцевать? — спросил Кэр. Темперанс покачала головой:

— Я не умею.

Он покосился на нее.

— Правда?

— Это не очень требовалось в приюте для подкидышей.

— Пойдемте. — Он снова куда-то повел ее.

— Куда вы меня ведете?

— Поверьте, не в темную комнату.

Они прошли в конец зала, где двойная дверь была приоткрыта, чтобы впустить немного свежего ночного воздуха. Через нее Кэр вывел Темперанс на длинный балкон, протянувшийся вдоль всей задней стены здания.

— Ну а теперь… — Кэр остановился и поднял их соединенные руки.

— О! — Она вдруг поняла, что он собирается сделать. — Не здесь.

— Почему не здесь? — спросил он. — Здесь никого нет. И правда. Ночь была слишком холодной, чтобы кто-нибудь вышел на балкон.

Темперанс прикусила губу, понимая, что сглупила, не научившись танцевать.

— Но…

Неожиданно он улыбнулся, став красивым и шаловливым.

— Вы боитесь, что я увижу, какая вы неуклюжая? Она показала ему язык.

— Осторожно, — тихо сказал он с прежней улыбкой на губах. — Я могу бросить этот урок ради другого занятия, которое мне больше по вкусу.

Она удивленно посмотрела на него, не зная, как понимать этот насмешливый тон.

— Давайте, не так уж это трудно.

В его голосе была нежность… и он вел себя как слишком чуткий человек.

Тронутая его нежностью, Темперанс вздохнула и отвела глаза.

Он взял ее за руку.

— Самое главное — вести себя так, как будто у вас палка вставлена… — покосился он на нее, — э… в спину. Смотрите.

Он терпеливо показывал ей фигуры танца, напоминая, что надо прислушиваться к музыке, доносившейся из открытой балконной двери. Темперанс следила за его грациозными движениями, пытаясь подражать. Но то, что казалось естественным для него, для нее было путаницей различных шагов.

— О, я никогда не сумею повторить это! — воскликнула она спустя несколько минут.

— Как драматично, — сказал он. — По-моему, у вас все получается.

— Но я все время путаю шаги, — сказала она. — А у вас это кажется таким естественным.

— Это естественно для меня, — объяснил он. — В детстве я часами разучивал эти па. Если я ошибался, учитель танцев своей тростью бил меня по ногам. Я быстро научился не делать ошибок.

— О, — совсем не к месту сказала она.

Его мир так отличался от ее мира. В то время как она, еще ребенком, училась готовить пищу, чинить одежду, экономить на каждом пенни, он осваивал эти глупые, замысловатые шаги. Она представила его гордым маленьким мальчиком, танцующим в большом элегантном бальном зале, в полном одиночестве, если не считать жестокого учителя танцев.