Книга Век-волкодав - Андрей Валентинов

— Сами же сказали насчет пленных, Чайка. Вы могли все придумать — кроме одной зацепки. Так что костры горючие и ножи булатные отменяются. Вы, Чайка, себе больше верьте, тогда и у других сомнений убудет.

— Спасибо…

Уже на пороге, Чайганмаа обернулась.

— Может, это важно. Этот неизвестный говорил то же самое, чтобы я верила себе — и не теряла надежды. А еще сказал, что мы с ним общались… Тиншань Дех`а… Небесными словами. В древнем Китае так разговаривали с духами. Или друг с другом, когда не хотели, чтобы о разговоре узнали боги.

* * *

Его превосходительство Полномочный Посол Сайхотской Аратской республики Иван Кузьмич Кречетов перестал волноваться ровно за час до начала торжественного входа в Синий Дворец. Удивился даже: куда все делось? Почти как перед боем, когда все приказы отданы, бойцы на позициях, оружие заряжено, вот-вот прогремит первый выстрел. Ничего уже не изменить, не переиграть…

Подумав, Иван Кузьмич, сходство с боем все же отверг. Там кровь, там смертью за победу платят, а здесь и малостью можно обойтись. Невелика трудность — халат застегнуть да выражение на лице обозначить. Все прочее, включая столь волновавшие многих «церемонии», само собой решится. В Хим-Белдыре у его святейшества Хамбо-Ламы, бывать приходилось неоднократно, и ничего, выжил. Ну, трубы воют, ну, барабаны бьют. Поначалу Ивана Кузьмича пугали страшными «канглингами», дудками из человеческих костей. Поглядел, плечами пожал. Дудки, как дудки…

Конечно, все дела переделать к нужному часу не удалось, но это не тревожило. На ходу разберемся! Скажем, уже после торжественного выезда с постоялого двора, само собой, с трубами и барабанами, удалось уговорить товарища Мехлиса сменить старый полушубок на шитый серебром халат. Представитель ЦК взглянул мрачно, но все же переоделся.

…Загадку с листом бумаги Лев Захарович решил с ходу, рассудив, что все зависит от приказа. Если партия велит, настоящий большевик отрастит себе глаз острее, чем у немца Рентгена. И наоборот, прикажут в упор не видеть — не увидит. Ибо коммунист глядит на мир оком РКП(б)!..

Возле дворцовых ворот вышла первая заминка. До самого утра решить не могли, когда посольству с коней слезать. Чем ближе к Норбу-Онбо, тем почета больше. Местные хотели, чтобы посольство сто шагов по дороге прошло, Кречетов же уперся, заявив, что верхами въедут, а надо будет — и до тронного зала по лестницам поднимутся. Сторговались на том, что спешиться придется у самых ворот. Кажется, не прогадал, во всяком случае, господин Ринпоче остался доволен, даже позволив себе улыбнуться.

…Монаху Иван Кузьмич тоже про загадку рассказал. Тот, подняв худые руки к нему, велел перевести «сотоварищу по посольству», что это — не загадка, а «коан». Понять же его смысл возможно только после многолетнего поста и умерщвления плоти, лучше всего — в одиночной келье где-нибудь в самой глубине гор.

За дворцовыми воротами был двор с золоченными Буддами, за двором — лестницы. К счастью, посольский чин требовал неторопливости, поэтому поднимались медленно, не сбивая дыхания. Пока шли, Кречетов прикидывал, что изнутри Синий Дворец выглядит куда внушительнее, чем снаружи — целый город с улицами и переулками. Всюду — знакомые желтые накидки, но встречались халаты, а порой и военная форма. Осмотреться не давали, дело посла — шествовать чинно, а не по углам шнырять.

Еще одной заковыкой стала речь, которую Полномочному Послу надлежало произнести перед здешними властями. Что именно следовало сказать, изложил на бумаге бывший советник Рингель, предварительно свершившись с пожелтевшими инструкциями восточного департамента МИДа. Товарищ Мехлис, ознакомившись с текстом, в целом его одобрил, но вписал несколько решительных фраз про борьбу с империализмом в Азии и грядущее единство угнетенных народов и мирового пролетариата. Речь получилась хоть куда, однако ее надлежало не читать, а провозглашать, причем с должным видом и выражением. Иван Кузьмич попробовал заучить наизусть, но быстро понял, что не справится. Уж больно мудрено написали.

Выручил непременный товарищ Мехлис, напомнивший эпизод из царствования Николая Кровавого. Покойный деспот тоже был не мастак заучивать речи, а посему текст оных, написанный крупными буквами, укладывался в царскую шапку, каковую венценосец держал в руках. Идея оказалась хороша. Шапку, после совещания с Чайкой, Кречетов решил заменить большим веером, который, как выяснилось, в здешних местах не дамское украшение, но знак власти, вполне послу подобающий. Нужный веер быстро нашелся, и теперь Его превосходительство с важным видом нес его в руках, стараясь держать текстом ближе к халату.

При входе в тронный зал, наблюдая, как неспешно раздвигаются створки огромных дверей, само собой, золоченных и в каменьях, Иван Кузьмич почувствовал себя не в бою, а уже после, когда враг повержен и готов бросить оружие. Осталось эту решимость укрепить до полной и безоговорочной капитуляции. Пусть трубят, пусть в барабаны бьют — да хоть костями о черепа лупят. Все равно верх уже наш!

…Шкодного племянника красный командир выпустил на волю ранним утром, чтобы к отбытию посольства тот успел приобрести надлежащий вид. Поставил посреди двора по стойке «смирно», велел ремень подтянуть, а после спросил, все ли красноармейцу Кибалкину понятно. Получив должный ответ, хотел было отпустить грешника с миром, но внезапно решился и загадал все ту же загадку о разрисованном листе бумаги. Пусть оценит — и ответ верный даст.

— Чего тут думать, дядя? — Иван-младший дернул худыми плечами. — Рисунок на каждой из сторон, правильно? А если взять и…

4

От кружки несло тяжелой сивухой. Товарищ Мехлис неуверенно протянул руку, поморщился:

— Не пью я, Иван Кузьмич! У меня вроде зарока…

Кречетов комиссарского отказа не принял. Нахмурил брови, кружку медную пододвинул.

— Пейте! А не то на людей кидаться начнете. Я-то стерплю, а бойцы удивляться будут. Пойло, конечно, не из лучших, ханжа просяная, но все равно поможет. Успокоиться вам нужно.

Лев Захарович, зажав нос двумя пальцами, отхлебнул, закашлялся, закусил зубами папиросный мундштук.

— В подполье не пил. И не курил. Даже когда сказали, что наутро арестуют.

Красный командир взглянул сочувственно. Ханжу, купленную на базаре запасливым фельдшером, он принес сам, решив, что клин клином вышибают. Как говорит тот же фельдшер, в профилактических целях. Уж больно товарищ Мехлис мрачен. Давно уже приметил Иван Кузьмич за комиссаром эту черту — из крайности в крайность кидаться. Морячок-комендор с линкора «Император Павел I», верховодивший в Обороне артиллерией, называл такое отсутствием остойчивости. Вроде как на волнах качает, кидает с борта на борт.

— И горевать нам, Лев Захарович, не с чего. Сколько могли, столько и провернули. Правильно китаец говорит: «Делать быстро — это делать медленно, но без остановок.».

Нос Иван Кузьмич затыкать не стал. И не такое пить доводилось! Осушив кружку, бросил в рот щепоть холодного риса, после чего констатировал.