Книга 2012. Хроники смутного времени - Евгений Зубарев

— Ты чё, не врубаешься, козел? Ща объясню, падла! — тонким голоском закричал хмырь на все шоссе, и я понял, что это подросток. Он передернул затвор и неожиданно выстрелил чуть выше водительского окна, в крышу.

Картечь с железным треском отскочила от брони, но удар по корпусу оказался чувствительным, нас даже немного качнуло.

Валера осторожно отворил дверь и показал мне, что пойдет вдоль правого борта. Я кивнул и вышел, обойдя микроавтобус сзади.

Я успел пробежать пару метров вдоль левого борта нашей машины, когда раздался выстрел, и я услышал злобное шипение Васильева:

— Получил, гаденыш?

Гаденыш лежал на асфальте, бросив ружье и сжимая руками колено.

— Отпусти, дяденька! — жалобно скулил он.— Не стреляй, дяденька!

Я включил фонарь, а Палыч — все фары на полную мощность.

У подростка оказалось простреленным колено, но, пока я раздумывал, что с ним следует делать, в меня влепили заряд картечи прямо из темноты армейского тента.

Меня буквально впечатало в борт «форда», и уже оттуда я упал на асфальт, успев простонать Палычу:

— Гаси свет, мудила!

Игорь вырубил свет, а Валера всадил три заряда подряд в тент и кабину грузовика. Я полежал на асфальте, ощупывая лицо, но крови было немного — основной заряд пришелся на бронежилет и левое плечо, в котором при движении теперь слышалось отчетливое поскрипывание.

— Тошка, ты как? — услышал я возмутительно спокойный голос Палыча.

— Спасибо, что спросил, теперь намного лучше!.. — ответил я, пробуя подняться.

В голове немного шумело, но и только. Чужой даже не думал оживать — видимо, для него это было рядовым происшествием, ради которого не стоило и дергаться. Или он просто спал, гад.

Я постоял на ватных ногах пару секунд, неуверенно похлопывая себя по бокам, но все было в порядке.

Рядовое происшествие, значит? Хорошо, будем работать буднично — как учили в «учебке».

Я дошел до кабины «форда» и оттуда указал Палычу на грузовик:

— Я сейчас суну туда жало, а ты на счет «раз» врубай фары.

Палыч кивнул, и я рванул к тенту, бешено заорав: «А теперь раз, суки!» Вспышка света оказалась неожиданно мощной — я стрелял как в батальонном тире, отчетливо видя свои мишени — двух заспанных полуодетых бритоголовых хмырей. Один из них, сидя на корточках, держал двустволку, переломив ее для зарядки, а второй еще не поднялся и, лежа на огромном цветастом матрасе, что-то лихорадочно нащупывал у самого тента.

Для верности я выстрелил дважды в каждого, так что потом мне пришлось поволноваться, перезаряжая помцу в свете фар «форда», но Палыч быстро выключил свет, увидев мою заминку.

Со стороны кабины, в клубках темных пятен у обочины послышалось еще два выстрела, и я метнулся туда, посмотреть, как получилось у Валеры.

У Валеры получилось замечательно — в кабине теперь сидели два неподвижных бритоголовых тела, но мы не стали их долго рассматривать, а вернулись к микроавтобусу.

Палыч уже вышел из машины и, брезгливо трогая ногой лежащего на асфальте подростка, вел допрос.

Выяснилось, что бритые молодые люди являются воспитанниками Лыткаринской детской спецколонии, из которой удрали с неделю назад.

Днем я видел сюжет об этом побеге по какому-то специализированному криминальному каналу — малолетние сидельцы не просто ушли, а сначала несколько дней забавлялись с персоналом, замучив до смерти трех женщин и пятерых мужчин, а потом еще повеселились в дачном поселке, неудачно попавшемся на пути огромной банды из двухсот человек.

Помнится, меня в том сюжете больше всего удивила реакция властей — как с возмущением поведал корреспондент с запоминающейся фамилией Сыроежкин, бунт в колонии никто и не подумал подавлять. И уж тем более никто не преследовал потом малолетних мерзавцев. Их опять «рассеяли».

— Надо уходить отсюда, — подытожил допрос Васильев, тревожно оглядываясь по сторонам. — Очухаются — в пять секунд перестреляют. Отгонишь автобус?

— Да, — кивнул Палыч, походя выстрелил из пистолета бритому точно в лоб и, слегка пригибаясь, скорее по привычке, чем по необходимости, побежал к кабине автобуса.

Там он повозился с минуту, а потом я увидел, как открывается дверь, и тут же до нас донеслись приглушенные ругательства. Я поднялся на ступеньку автобуса и заглянул в салон вслед за Палычем.

Салон был полон испуганных детей лет пяти — десяти. Они не спали, а молча глядели на нас широко открытыми глазами, вжавшись спинами в кресла. Еще в автобусе невыносимо пахло мочой и потом, но все ж таки эти глаза впечатляли много больше, чем запах.

Палыч сглотнул комок в горле и хрипло спросил:

— Вы откуда, дети?

Никто не ответил, а ближайшая к нам девочка лет пяти вдруг заплакала навзрыд, но тут же замолкла и только тихонько попискивала, не в силах держать в себе страх. Другая девочка рядом с ней испуганно отодвинулась от своей подружки и тихо сказала:

— Это не я. Это она плачет. А я не плакала. Я заткнулась.

— А где взрослые? — спросил я, обращаясь к ней как к самой разговорчивой.

— Полину Ивановну увели вчера. А Дарью Семеновну сразу убили, потому что она некрасивая, — быстро ответила девочка.

Мы с Палычем посмотрели друг на друга, и я понял, что он сейчас хочет того же, что и я — убивать этих ублюдков там, где встретим. Убивать, как убивают крыс — не за то, что они что-то сделали, а просто за то, что они есть на этом свете. Чужой тоже проснулся, знакомо запульсировал, расширяясь неровными рывками, пока знакомая кровавая пелена не полезла наружу, одновременно успокаивая и нервируя, застилая мне глаза и мешая слышать что-то важное.

— Мужики, давайте поживее — урки просыпаются,— раздался снаружи озабоченный голос Васильева, и тут же раздался выстрел, а потом еще и еще…

Мы вылетели из автобуса, бросившись на асфальт, и Валера, тоже распластавшись, показал рукой на два джипа, в свете луны бликующих полировкой метрах в пятидесяти дальше по шоссе:

— Шмаляют оттуда! И в поле, с той стороны, тоже. — Валера показал рукой.

Мне почудились три вооруженные тени, но их движения были такими неуверенными и неверными, что Чужой наладился было снова закуклиться в свой кокон, и я еле уговорил его не спешить, обратив внимание на тени со стороны джипов — там, в абсолютном мраке, двигались наглые, уверенные в себе фигурки с помповыми ружьями в руках.

Палыч хищно оскалился, в два прыжка заскочил в салон «форда» и выкатился оттуда с «калашом» за спиной и с гранатой в каждой руке. Одну «эфку» он вручил Васильеву и показал на джипы:

— Пошли. Тошка прикроет, а мы загасим.

Они ушли, не оборачиваясь, ничего не объясняя, и я сначала не понял, что требуется от меня, но потом увидел, как они побежали, пригибаясь, вдоль грузовика, и понял, что мне следует просто отвлечь противника.