Книга Закон абордажа - Игорь Недозор

Плыли в глазах огоньки, шевелились губы; ночь напролет он пил и ругался всеми словами, какие помнил, — и иные ругательства больше походили на всхлипывания

Море лежало за наглухо закрытыми ставнями, за садами и улицами, за пристанью и судами, дремлющими у причала; едва различимыми во мраке громадами спали острова, окольцованные смутной белизной прибоя.

Пьяный командор все же сумел подняться; подняв подсвечник, ощупью вдоль стены побрел — куда-то.

Точнее, обходил свой дом, как и положено рачительному хозяину.

Хороший дом — из лучшего горного кедра, в два этажа, на кирпичном фундаменте, с конюшней, каретным сараем и службами. Все деньги, имевшиеся у капитана, плюс те, что были выручены от удачной продажи призового хлопка и кошенили, ушли в уплату за дом — было это год назад. Тогда капитан был счастлив. Ему казалось, что в его судьбе произошла решающая перемена, и жизнь пойдет по-новому, что он получил не только дом, но и любовь…

Подняв подсвечник с тремя огарками, зачем-то долго силился разглядеть свое отражение в большом зеркале, — не увидел ничего, кроме смутного отражения огней.

Затем подошел к стене, где висела его коллекция оружия. Подумал, что всегда верил в оружие — хотя слышал от отца не раз, что бывает и так, когда самое лучше оружие оказывается бессильно. И вот этот момент наступил — в его жизни… Потом подумал, что знаменитый в старые времена гроза пиратов — дон Эрнесто Гайг — украшал стену медными рындами взятых на абордаж кораблей, коих набралось с три десятка, а Миледи Ку, по слухам, собирает отрубленные головы своих врагов — для чего есть у нее свой чучельник, айланец, мастер засушивать головы, как это принято у чернокожих вождей и царей.

Потом он пошел в уборную и опорожнил на голову кувшин с водой. Почти протрезвев, спустился вниз, в людскую — навстречу уже выбежали кухарка и лакей.

— Здравствуйте, абуна! — поклонились слуги.

Офицер отметил растерянного встрепанного лакея и то, что под торопливо накинутым капотом на кухарке ничего нет, но лишь усмехнулся про себя.

— Вина, шоссо, рому? — осведомился Дага. — А может быть, желаете поесть?

«Шлюху привези, да пошикарнее, а лучше — двух-трех!» — про себя велел Домналл, но вслух лишь справился:

— Я вот вчера и не спросил, как там поживает моя находка?

— Ох, абуна Домналл, малышка поживает хорошо — слава Эллу и Монгале! — закудахтала кухарка. — Мы нашли ей кормилицу — как раз у соседей жена конюха недавно родила. Она говорит — просто чудо, что за ангелочек-девочка! Говорит, кожа у нее белее, простите, абуна, чем у их хозяйки, масса Марианны! Знаете, абуна, я уже договорилась с падре Норио о крестинах — и он сказал, что за такое доброе дело, как сделали вы, спишется семижды семь грехов! Ой, простите, абуна… И еще он спрашивал — как девочку назвать?

Домналл уставился на нее недоумевающе, но потом вспомнил, что имена найденышам дает тот, кто их нашел.

— Пусть назовут ее Джельдой, — бросил он. — Вчера как раз был день преставления святой Джельды. И… возьми у меня золотой и пожертвуй падре за его добрые слова, — натянуто улыбнувшись, изрек командор.

Поднявшись к себе, он тяжело рухнул на койку. Нужно было сказать Йорулле, чтобы к утру приготовила рассол или сбегала за пивом — иначе будет весь день трещать голова.

Домналл издал тяжелый полувздох-полустон.

Вот судьба — без него крошечное существо наверняка бы погибло. Но кто поможет ему? Во всем мире, наверное, нет средства помочь тому, кто страдает от неразделенной любви!

Внизу, прислушиваясь к храпу сердешного дружка, истово молилась Йорулла — молилась во здравие и благополучие господина.

Истинно, грех гневить Творца и хозяев Нижнего Мира: ей досталась лучшая доля, какая может выпасть невольнице, — добрый хозяин.

Он купил ее вместе с сыном — последним ребенком, что у нее оставался, не разлучил, не продал ее маленького Анго, кровиночку, невесть куда, не лишил последней услады. Он был добр, никогда не сек рабов. Никогда не посылал даже глупого плотника Сарбано с запиской к городскому палачу с указанием — сколько ударов кнута влепить разгильдяю.

Его любят матросы, любят офицеры, а все рабы и вольноотпущенники знают, что когда он захватил корабль Гуго Смердящего, то свою долю призовых рабов отпустил на волю. Лишь глупая белая масси его не любит, а ведь каким хорошим мужем он мог бы ей быть! Какие чудесные дети у них могли бы родиться — и старая Йорулла нянчила бы детей господина, как своих…

И Йорулла даже знает, как помочь господину. Но ведь он не послушает чернокожую рабыню! Он не пойдет в квартал Айланс-Лоу, не даст мудрой маммбо Деи золота, не ляжет с ее дочерью перед алтарем великой черной матери, совершая обряд призыва, не пожертвует жалкие несколько капель своей крови подземным и незримым, после чего глупая дочка губернатора сама прыгнула бы к нему в постель, а ее суровый отец с черной душой согласится бы отдать ее в жены абуне без возражений. Увы, как это тяжело: знать, что можешь помочь любимому господину, и не иметь такой возможности!

Йорулла всхлипнула, украдкой утерев глаза передником.

А почти заснувший Домналл вдруг вскочил и, подойдя к окну, сделал в сторону дворца наместника непристойный жест.

Ну уж нет! Старый хрен может верить во что угодно, но он, Домналл ок Ринн, дворянин и воин в девяти поколениях так просто не откажется от той, которую любит, из-за каких-то там старых костяшек!

Игра еще не отыграна — у него остался один бросок.

И мы еще посмотрим, как кости выпадут!

* * *

Кармиса не заметила, как прошла пляж, и брела уже по внешнему берегу гавани. Ленивый прибой, накатывавший на золотые пески пляжа, плохо вязался с тоскливым настроением девушки.

Море тускло фосфоресцировало, позволяя идти по кромке воды без опаски споткнуться о камень или бревно.

Сюда она явилась отдохнуть — иногда что-то в душе юной магички требовало одиночества под звездами, у кромки Изумрудного моря.

Пришла в одиночестве и не боясь — кого бояться? Кто тронет чародейку одного из самых удачливых вольных капитанов? Да и какому пьяному матросу взбредет в голову тащиться на пустынный берег из веселого разгула таверн и борделей?

На крайний случай у нее в запасе имеется острый стилет за низким декольте, а под турнюром спрятана баллестрина — маленький четырехзарядный арбалетик искусной работы — с изящными тонкими дугами лучшего танисского булата, с тетивами плетенной стальной нити и встроенным воротком, натягивавшим оружие.

Его нашли на взятом «купце» в сундуке с роскошными платьями, выписанными из Сеговезы для какой-то богатой красотки. Как объяснила Игерна, штука предназначалась для великосветского развлечения — стрельбы по мелким пташкам и голубям, периодически входящего в моду среди придворных дам.

Пулька или стрелка из такого может убить разве что при попадании в глаз или в висок, но Кармиса знала толк в зельях и смазала наконечники болтов ядом спрута-скорпиона. Он не убивал, зато в считанные мгновения валил жертву с ног волной адской боли.