Книга Улица отчаяния - Иэн Бэнкс

Нас обслуживал самый обычный официант, молодой блондинистый парень. К моей вящей радости. Я сильно опасался, что русалка в аквариуме — это только начало, что все в этом клубе будет назойливо крутиться вокруг одной, до тошноты буквально реализованной темы русалок, водяных и прочей морской нечисти, или моря, или еще чего-нибудь столь же кошмарного.

Таки нет; это был просто шикарный бар с атмосферой то ли частной библиотеки, то ли оживленного мужского клуба: набитые книгами стеллажи, толстый, мягкий ковер, симпатичные деревянные столики, обитые кожей, и поразительно молодые клиенты (а может, и не такие уж молодые, а просто я уже старый). Большие, как самолетные пропеллеры, вентиляторы, неспешно крутившиеся под черным потолком, выглядели малость неестественно, особенно в декабре, но это уж мелочи, бывает и много хуже.

И ни тебе лазеров, ни облачной стены все из того же сухого льда, ни слепящих вспышек. Цены могли вызвать у слабо тренированного человека обморок, временную остановку дыхания, но никак не обширный инфаркт, а Макканн почти по-детски радовался тому, что от нашего столика открывался прекрасный вид на русалку, девицу с длинными черными волосами и увесистыми грудями. Аквариум — он почти полностью занимал одну из стен клуба — кишел яркими рыбками, сновавшими в нагромождениях камней и коралла; над золотистым песчаным дном болтались изумрудные лохмы водорослей.

— Симпатичная девочка, — констатировал Макканн, ни на секунду не отрывавший от аквариума глаз.

— Надеюсь, ты пришел сюда не только из-за нее, — сказал я, прикладываясь ко вполне приличному, с нормальным градусом, «манхэттену». Макканн хотел было попробовать «Long Sloe Comfortable Screw Up Against The Wall»[50], но, узнав, что обслуживает нас не официантка, а официант, передумал и заказал «зомби киллер».

— Ни в коем разе! — Моя инсинуация вызвала у него глубокое негодование. — Неужели ты думаешь, что я пришел сюда с единственной целью попялить глаза на несчастную жертву капиталистической эксплуатации, вынужденную одеваться полурыбой, чтобы заработать себе корку хлеба?

— Хмм, — сказал я. — Да пожалуй что и нет.

В действительности я был в этом ой как не уверен, но спорить с Макканном не хотелось. Да и русалка была — во всяком случае, так мне казалось — вполне довольна своей участью. Она не выглядела промерзшей, рыбы ее не кусали, и когда она ныряла вглубь с невидимой нам поверхности и махала восхищенным зрителям руками, улыбка у нее была хорошая, нормальная, а не как у стюардесс на самолете. К тому же она была надежно защищена от не в меру любострастных посетителей, разве что у тех нашелся бы под рукой акваланг либо заряд пластита, способный расшибить это стекло. А что насчет эксплуатации — кого же из нас не эксплуатируют. Неужели Макканн предпочел бы усадить ее за кассовый аппарат в каком-нибудь магазине или за пишущую машинку в конторе? Ей там что, лучше было бы?

Я знавал людей, которые одеваются в костюмы с Сэвил-роу и обуваются от Гуччи, а сами — ублюдки ублюдками, так чего же тут плохого, если хорошая девочка оденется полувоблой? Кой хрен, а мы-то сами, разве мы не оделись сегодня не так, как всегда, а так, как пускают в подобные заведения? Если бы мы с Макканном не смирились с общепринятыми условностями, хрен бы нас сюда пустили, вон там какие громилы у двери.

И даже в бытность мою Уэйрдом, Человеком В Черном С Зачесанными Назад Набриолиненными Волосами И Бородой И Зеркальными Очками, даже тогда я выряжался, это было для меня чем-то вроде униформы, потому что люди привыкли к этому и ожидали, что я буду одеваться именно так, а в этом же как раз все и дело, именно это делает форму формой, а не какие-то там правила и уставы… Господи Иисусе, да сколько я видел детишек, одевающихся точь-в-точь одинаково и при этом заявляющих, что это они для того, чтобы «отличаться», «не быть, как все». Э-хе-хе.

— Моя очередь, — сказал Макканн. — Тебе чего?

Я взглянул на свой стакан. Господи, уже пустой. А кресла тут очень удобные. Мы договаривались, что зайдем сюда только посмотреть, примем по одной и двинем дальше, но снаружи холод и слякоть, и вообще… да кой черт. Денег в кармане достаточно. Если Макканн окажется на мели, одолжу ему малость. А кончится все тем, что пойду искать кэрри навынос, очень даже свободно.

— То же самое, — сказал я. — Только пусть они там со льдом полегче.

Через несколько стаканов Макканн пришел к убеждению, что русалка все время на него поглядывает, — машет и улыбается вроде как бы и всем, а глазами на него стреляет. Но к тому времени, когда он почти уже уговорил себя подойти к стеклу и тоже ей помахать, а может, даже написать на бумажке и показать ей свой адрес или записку с вопросом, что она делает после работы, вернувшись из стихии водной в воздушную, и не нужна ли ей помощь при переодевании из мокрого в сухое, русалки в аквариуме не стало — она метнулась вверх, вильнула пластиковым, в крупную зеленую чешуйку, хвостом и исчезла.

— Ушла, — вздохнул Макканн.

— Уплыла, — уточнил я. — Ей невтерпеж уже было с тобой познакомиться, вот сейчас переоденется и спросит, что занесло такого, как ты, добропорядочного марксиста в этот капиталистический вертеп.

— Да иди ты, — отмахнулся Макканн и положил голову ухом на стол, пытаясь рассмотреть поверхность воды, через которую ускользнула русалка.

— Нашел, значит, новую вертихвостку, — сострил я.

— Вернись, цыпа, — простонал Макканн, не поднимая головы со стола.

Цыпа ? Из рыбы в птицу меньше чем за минуту? Завидная скорость эволюции. Я окинул бар взглядом. Собственно говоря, мне не стоило так иронизировать над Макканном. Здесь было полным-полно привлекательных женщин, от некоторых из них я бы совсем не отказался. Та, что стояла у стойки, водрузив ногу на медный поручень, очень походила на Инес. Те же всклокоченные, но при этом великолепно ухоженные волосы, та же длинная спина, та же непринужденная поза и, уж без всяких сомнений, те же ягодицы. На этой, у стойки, женщине были светло-коричневые брюки; Инес тоже любила ходить в брюках. Ноги у нее были вполне приличные (хотя сама она так не считала), а уж задница просто сказочная.

Я подал знак одной из официанток и вернулся к созерцанию женщины напополам с размышлениями об Инес. Ах, Инес, Инес, моя сука в брюках, моя salope в salopettes[51]. Пожалуй, только она и смогла причинить мне настоящую боль — потому что я мало-помалу поверил, что у нас с ней надолго, навсегда. Ни до, ни после мне и в голову не приходило, что мои отношения с какой-нибудь женщиной могут оказаться постоянными. Я всегда принимал за данность, что они либо жалеют меня, либо удовлетворяют свое любопытство, либо попросту связались со мной по ошибке.