Книга Право на возвращение - Леон де Винтер

— Долго без детей. Палестинцы много детей. Дети — это будущее. Нет детей, все кончается. — Он покосился на Брама. — Мы все делать детей. Все женщины должны беременеть. Должен закон прийти. Нет детей — штраф. Запретить предохраняться. Десять детей все! Двенадцать!

— Как у хасидов, — поддержал Брам.

— Да, как хасиды. Мы трахаться, как хасиды! Женщины всегда беременеть! Или как мусульмане! Четыре жены! Двадцать детей!

— Четыре жены? — поразился Брам. — Макс, ты только представь себе: четыре жены-еврейки?

Макс рассмеялся:

— Да, трудность. Четыре мусульманки легко. Четыре еврейки трудно. О'кей, одна! Но много беременная! Выпьем за это!

Макс схватил пакет и присосался к бутылке.

— Ты тоже пить. — Он протянул бутылку Браму, но тут из их машины послышался голос Хадассы. Макс поднялся, потянулся в открытое окно за микрофоном, откликнулся на зов сестры и стал, кивая, слушать. Потом подозвал Брама поближе и вдруг, сказав по-русски: «тотчас», бросил микрофон и обежал вокруг машины.

— Я веду! — крикнул он Браму, открывая водительскую дверь.

Брам влетел в машину с другой стороны и увидел сквозь ветровое стекло людей, бегущих к вертолету.

— Что значит «тотчас»?

— Русский. Значит «немедленно», «сразу», — ответил Макс, запуская мотор. — Вызывают все службы.

— Где?

— Блокпост Яффа.

3

— Аялон? — спросил Макс.

— Сперва по Бегина, в сторону Эйлата.

Работали все каналы связи «Давидова щита». Хадасса посылала на блокпост все свободные машины. Миллионы евреев сбежали из страны, но пробки в Тель-Авиве в конце дня не стали меньше. Макс с трудом пробирался на «скорой» между автобусами и легковыми автомобилями. Сирена выла, красные фонари мигали на крыше, отражаясь в окнах и блестящих кузовах машин.

Браму позвонил Икки.

— Слыхал? — крикнул он.

— Мы едем туда! Я не могу говорить!

— Я это чувствовал! Я чувствовал!

— Этого никто не может чувствовать! — заорал Брам в ответ.

— Ты не можешь, а я могу!

— У меня нет времени! — повторил Брам и отключил голос Икки.

Над крышами пролетел первый вертолет. Сообщение о взрыве было передано по радио, чтобы сидящие в машинах люди поняли, что надо съехать в сторону и освободить дороги для «скорых». Макс мчался со скоростью около ста. Если кто-то, не слыша воя сирен, выехал бы под зеленый свет на перекресток, его разнесло бы на куски либо, по крайней мере, перевернуло вверх тормашками.

В динамике прозвучал голос Хадассы:

— Тридцать-двадцать четыре?

— Тридцать-двадцать четыре, — подтвердил Брам.

— Мне видно вас на навигаторе. Все боковые улицы свободны, площадь перед автобусной станцией пуста. Вы доберетесь за три минуты.

— Другие машины?..

— У нас только две осталось. Я посылаю все, что у нас есть.

— Твой брат — лучше всех.

— Я знаю. Конец связи, тридцать-двадцать четыре.

— Конец связи, — откликнулся Брам.

— Плохо? — спросил Макс.

— Видимо, да.

Через освобожденный от машин центр города Макс погнал восьмицилиндровый «шевроле» на предельной скорости. Дома, магазины, офисы проносились мимо. Они миновали автобусную станцию, в прошлом — нервный узел страны. Но хотя автобусы в Хайфу и Эйлат больше не отправлялись отсюда, площадь оставалась оживленной: здесь был рынок, открытые кафе; автобусы привозили из пригородов тех, кто не имел автомобилей, и они толпились здесь либо спешили на работу. «Непостижимо, — подумал Брам, — люди продолжают влюбляться, ходить на работу и за покупками. Все как у всех. В обычной жизни. А рядом с ними целый народ планирует, как бы половчее скинуть их всех в море».

Обычно в это время бухгалтеры, продавцы и ремонтники возвращались домой, но сегодня дорога была свободна. На навигаторе цепочка светящихся точек указывала кратчайший путь к блокпосту Яффа. По крайней мере тридцать «скорых» спешили туда.

— Ракета? — спросил Макс, не отрывая глаз от дороги.

— Понятия не имею.

— Надо было этих палестинцев перебить, всех! — выкрикнул Макс и стукнул кулаком по рулю.

Брам промолчал. В этом-то и состояла трагедия: мечта евреев о возвращении в страну предков породила в точности такую же мечту в сердцах палестинских арабов. Брам когда-то писал об этом, где-то до сих пор валяется толстая рукопись о том, как создавалась эта страна. Арабы называли это «накба» — катастрофа. Однажды, в старом немецком районе, эту рукопись у него едва не отобрали. Его пронзила мысль: вот с чего все началось. Если бы те мальчишки не попытались его ограбить, ему не пришлось бы вытаскивать оружие, и он не согласился бы на предложение этого — Эриксона? Йохансона? — забыл имя… «Память, молчи», — подумал он.

Макс свернул направо, на шоссе Рехов-Яффо — Тель-Авив, через пару сотен метров менявшее свое название на Рехов-Эйлат. В конце дороги, за толстой стеной, утыканной камерами и датчиками, лежала Яффа. К югу от Яффы была еще одна граница, официальная, где бетонная стена поднималась на двадцать метров в высоту — как на самых высоких участках Великой Китайской стены. Количество проникавших сквозь нее сильно снизилось за последние годы, но до сих пор время от времени появлялись мальчишки — всегда мальчишки, — просачивавшиеся внутрь страны. Находили хитрые способы, отключали камеры и датчики, перебирались через стену и подрывали себя, чтобы убить как можно больше евреев.

«Скорая» ехала мимо пустырей вдоль стены, где два года назад были снесены — после длительных судебных тяжб — принадлежавшие яффским арабам дома. Солнце быстро погружалось в море, и небо на западе приобрело темно-красный, почти фиолетовый оттенок, что предвещало восхитительный рассвет над палестинскими городами и их столицей, Иерусалимом.

Макс вел машину в сторону моря, и на углу профессора Иезекиля Кауфмана резко свернул направо, притормозив, чтобы не вылететь с дороги. Теперь они ехали параллельно пляжу, под бесшумно появившейся и зависшей над ними «крылатой курочкой», туда, где кончалась набережная и где над дорогой в Яффу подымались клубы черного и белого дыма, со свистом разгоняемого винтами двух вертолетов, садившихся на специальную площадку. Полный сбор. Еще одна «скорая» ехала впереди них. Десятки красных и синих огней перемигивались у блокпоста. Полиция, армейские грузовики, пожарные машины, пять… нет, шесть «скорых». Та, что шла перед ними, была седьмой, они, значит, восьмыми.

— Ракета, — предположил Макс.

Они подъехали ближе и теперь могли разглядеть детали. Шлюз исчез, словно вырванный могучей рукой. В здании зала ожидания вылетели все окна, и одна из пожарных машин заливала белой пеной два дымящихся армейских грузовика. Запах горящего дерева, одежды, пластика и еще чего-то, горький запах, вызывавший в памяти древние табу, проникал внутрь машины. Макс резко снизил скорость и пристроился в хвост очереди. Когда шум мотора смолк, они услыхали вверху стрекот вертолетов, заглушаемый ревом мощных дизелей пожарных машин, армейскими командами, стонами раненых. И запах едкого, до слез, дыма. Брам почувствовал, как кислота из желудка поднимается к горлу, вызывая изжогу.