Книга Приключения Тома Бомбадила и другие истории - Джон Рональд Руэл Толкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обращается к лошадям.
Н-но, голубушки! Торопитесь!
Ждут вас стойла, овес и отдых:
жадность чужда чернецам элийским!
Телега скрипит и качается. Стучат копыта. Молчание. Вдали появляются огоньки. Из телеги доносится голос Тортхельма; он в полудреме.
Тортхельм
Во тьме ночи теплятся свечи,
но гулок хор под холодным сводом:
то панихиду об упокоеньи
души усопшего служат в Эли.
Века проходят и поколенья,
рыдают жены, растут курганы,
и день сменяется днем, и пыли
все толще слой на старом надгробье, —
крошится камень, род угасает,
и гаснут искры горящих жизней,
едва успев над костром вспыхнуть.
Так мир меркнет; встает ветер,
и гаснут свечи, и ночь стынет.
Пока он говорит, огоньки постепенно меркнут. Голос Тортхельма становится громче, но это попрежнему голос человека, который говорит во сне.
Тьма! Везде — тьма, и рок настиг нас!
Ужели свет сгинул? Зажгите свечи,
огонь раздуйте! Но что там? Пламя
горит в камине, и свет в окнах;
сходятся люди из тьмы туманов,
из мрака ночи, где ждет гибель.
Чу! Слышу пенье в сумрачном зале:
слова суровы, и хор слажен.
Воля, будь строже, знамя, рей выше,
сердце, мужайся — пусть силы сякнут:
дух не сробеет, душа не дрогнет —
пусть рок грянет и тьма наступит!
Телега с грохотом подпрыгивает на ухабе.
Ну и толчок, Тида! Растряс все кости
и сон стряхнул. До чего же зябко,
и темнота — ничего не видно.
Тидвальд
Встряска, вестимо, сну не на пользу.
Вот спросонок и знобче... Странный
сон тебе снился, Тортхельм! О ветре
ты бормотал, о судьбе и роке, —
дескать, тьма этот мир поглотит, —
гордые, безумные речи:
так бы мог сказать и язычник!
Я не согласен с ними! До утра
далеко, но огней не видно:
всюду мгла и смерть, как и прежде.
Утро же будет подобно многим
утрам: труд и потери ждут нас,
битвы и будни, борьба и скорби,
пока не прейдет лицо мира.
Телега грохочет и подпрыгивает на камнях.
Эк, подбросило! Что за притча!
Дурны дороги, и нет покоя
добрым англам в дни Этельреда!
Грохот телеги затихает вдали. Наступает тишина. Издали доносится пение; постепенно оно становится все громче и громче. Вскоре можно уже различить и слова, хотя голоса еще далеко.
Dirige, Domine, in conspectu tuo viam meam.
Introibo in domum tuam: adorabo ad templum sanctum tuum in timore tuo.
Голос в темноте.
Печальны песни чернецов из Эли.
Греби и слушай. Чу! Опять запели.
Пение становится громким и ясным. Через сцену проходят монахи со свечами в руках; они несут погребальный одр.
Dirige, Domine, in conspectu tuo viam meam.
Introibo in domum tuam: adorabo ad templum sanctum tuum in timore tuo.
Domine, deduc me in institutia tua: propter inimicos
meos dirige in conspectu tuo viam meam.
Gloria Patri et Filio et Spiritui Sancto: sicut erat
in principio et nunc et semper et in saecula saeculorum.
Dirige, Domine, in conspectu tuo viam meam[24].
Монахи медленно уходят. Пение постепенно смолкает.
Эта пьеса, по объему несколько превышающая давший толчок к ее созданию отрывок из древнеанглийской поэмы, задумана была как пьеса в стихах и судить ее следует именно как стихи[25]. Но для того, чтобы оправдать свое место в «Очерках и Исследованиях»[26], она, как я предполагаю, должна по крайней мере подразумевать какое-то суждение о форме и содержании древнеанглийской поэмы (а также о ее критиках).
С этой точки зрения данная пьеса представляет собой, можно сказать, развернутый комментарий на строки 89 и 90 оригинала: «ða se eorl ongan for his ofermode alyfan landes to fela laþere ðeode» — «тогда эрл, подчинившись порыву неукротимой гордости, уступил землю врагу, чего делать не следовало»[27].
«Битва при Мэлдоне» обычно и сама рассматривается как расширенный комментарий на процитированные выше и использованные в пьесе слова старого ратника Бьортвольда[28](312, 313), или как иллюстрация к ним. Это наиболее известные строки в этой поэме, если не во всей древнеанглийской поэзии. Однако несмотря на то, что это действительно великолепные строки, они, как мне кажется, представляют меньший интерес, нежели строки, приведенные мной в начале, — во всяком случае, поэма теряет часть силы, если не держать в уме оба этих отрывка одновременно.
Слова Бьортвольда считаются самым совершенным выражением героического северного духа, будь то скандинавского или английского; это самая ясная и четкая формулировка учения о беспредельном терпении, поставленном на службу непреклонной воле. Поэму в целом называли «единственной чисто героической поэмой, сохранившейся в древнеанглийском поэтическом наследии». Однако учение это является здесь в столь незамутненной чистоте (близкой к идеалу) именно потому, что речь вкладывается в уста подчиненного, человека, чья воля направлена к цели, назначенной для него другим человеком; он не несет ответственности по отношению к нижестоящим — только исполняет свой долг и демонстрирует преданность сюзерену. Поэтому личная гордость в его поступках отступает на задний план, а любовь и преданность оказываются на первом.
