Книга Бледный всадник - Бернард Корнуэлл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я устремился вперед, ноги мои погружались в топь, снова сделал выпад — и, поскольку мой противник увяз в трясине, Вздох Змея угодил ему в горло.
Я вопил от радости, потому что на меня снизошла уверенность битвы, та самая благословенная уверенность, которую я чувствовал и у Синуита. Оно было радостным, это чувство; единственное блаженство, способное сравниться с ним, — это обладание женщиной.
Все вокруг как будто замедлилось. Враги двигались так, словно шли по грязи, но сам я был быстрым, как зимородок. Я чувствовал ярость, но не бесшабашную, а вполне разумную, а еще — веселье, ту самую радость, которую воспевают поэты, рассказывая о битвах, и уверенность, что мне не суждено умереть в этот день.
В голове моей звучало пение на пронзительной ноте — высокое и вибрирующее, этакий гимн смерти. Все, чего я хотел, — это чтобы новые датчане пришли напоить кровью Вздох Змея, и в те минуты мне казалось, что меч живет собственной жизнью. То был удивительный момент, когда действия опережали мысли.
Очередной противник перелез через бок лошади. Я подумал, что надо располосовать ему лодыжку, тогда он уронит щит и расправиться с ним будет легко, но, прежде чем мысль эта успела оформиться в моей голове, Вздох Змея уже выбил ему глаз. Клинок опустился, снова поднялся и тут же рванулся вправо, чтобы отразить удар еще одного датчанина, пытающегося обогнуть лошадь. Я сперва пропустил его вперед, а затем, ловко толкнув, уронил в воду и встал над поверженным противником, наступив ему на голову сапогом, — и так стоял, пока тот не захлебнулся.
Я вопил датчанам, что я привратник ворот Валгаллы, что они впитали трусость с молоком матери и что мой клинок ждет их. Я умолял их прийти, но, поскольку шестеро уже лежали мертвые вокруг лошади, остальные теперь стали осторожнее.
Я встал на мертвую лошадь и раскинул руки, держа щит в левой, а меч — в правой. Моя кольчуга была забрызгана кровью, снег падал на увенчанный волчьей головой шлем, а внутри у меня все ликовало — славная получилась резня.
— Я убил Уббу Лотброксона! — прокричал я врагам. — Я убил его! Так идите же и присоединитесь к нему! Умрите, как умер он! Мой меч жаждет вашей крови!
— Лодки, — сказал Леофрик.
Я не слушал его. Человек, которого я считал утонувшим, оказался живым и внезапно приподнялся из топи, давясь и выплевывая воду. Я спрыгнул с лошади и снова наступил ему на голову сапогом.
— Не убивай его! — внезапно раздался голос у меня за спиной. — Мне нужен пленник!
Раненый враг отчаянно сопротивлялся, но Вздох Змея его уложил. Датчанин снова стал бороться, и тогда я сломал ему спину мечом, и он затих.
— Я сказал, мне нужен пленник! — повторил голос сзади.
— Придите сюда и умрите! — закричал я датчанам.
— Лодки, — повторил Леофрик.
Я оглянулся и увидел на болоте три плоскодонки, которые вели люди с шестами. Вот они причалили возле сбившихся в кучку беженцев, которые поспешили подняться на борт.
Датчане, понимая, что мы с Леофриком уйдем, если сумеем добраться до лодок, приготовились к атаке, и я ободряюще им улыбнулся.
— Одна лодка осталась, — сказал Леофрик. — Там есть для нас место. Мы должны бежать со всех ног.
— Я остаюсь! — закричал я по-датски. — Веселье продолжается!
Потом на тропе возникло движение: кто-то пробирался в передние ряды датчан, и остальные потеснились, чтобы дать ему дорогу.
Этот человек был в кольчуге и серебряном шлеме с крылом ворона на макушке. Подойдя ближе, он снял шлем, и я увидел в его волосах оправленную в золото кость. То был сам Гутрум. Эта кость была ребром его матери, и Гутрум носил ее в память о своей родительнице.
Гутрум посмотрел на меня. Его вытянутое лицо было печальным. Потом он взглянул вниз, на убитых мною людей.
— Я буду охотиться на тебя, как на собаку, Утред Рагнарсон, — сказал он, — и убью тебя, как собаку.
— Меня зовут Утред Утредсон, — возразил я.
— Нам надо бежать, — прошипел мне Леофрик.
Снег кружился над болотом, он был теперь таким густым, что я едва мог разглядеть гребень холма, с которого мы раньше видели кружащихся голубей.
— Ты мертвец, Утред! — проговорил Гутрум.
— Я никогда не встречался с твоей матерью, — крикнул я ему, — но мне бы хотелось с ней познакомиться!
На лице датчанина появилось благоговейное выражение, как всегда при любом упоминании о его матери. Он, казалось, пожалел, что говорил со мной так грубо, потому что сделал примирительный жест и сказал:
— Она действительно была замечательной женщиной.
Я улыбнулся.
В тот миг я мог с легкостью перейти на другую сторону — и Гутрум принял бы меня, сделай я комплимент его покойной родительнице, но я был воинственным юношей, и меня переполняла радость битвы.
— Я бы с удовольствием плюнул в ее уродливое лицо, — заявил я, — а теперь я мочусь на душу твоей матери и говорю тебе, что чудовища Нифльхейма трахают ее протухшие кости.
Гутрум завопил от ярости, и все датчане ринулись в бой, некоторые — по воде, стараясь поскорей до меня добраться и отомстить за ужасное оскорбление, но мы с Леофриком побежали, как кабаны, за которыми гонятся гончие, и прорвались сквозь тростники на болото, а потом влетели в последнюю плоскодонку.
Первые две лодки уже ушли, но третья нас ждала. Мы растянулись на мокрых досках, человек с шестом сильно оттолкнулся, и суденышко скользнуло в черную воду.
Датчане пытались последовать за нами, но мы двигались на удивление быстро. Гутрум яростно вопил нам вслед, в нас метнули копье, но житель болот снова оттолкнулся шестом, и копье шлепнулось в грязь.
— Я тебя найду! — заорал Гутрум.
— И что с того? — крикнул я в ответ. — Твои люди умеют только умирать! — Я поднял Вздох Змея и поцеловал его липкое от крови лезвие. — А твоя мать была шлюхой у гномов!
— Ты должен был оставить одного человека в живых, — вдруг сказал кто-то позади меня, — потому что я хотел его допросить.
Кроме нас с Леофриком в лодке был всего один пассажир — тот самый священник, вооруженный мечом; теперь он сидел на носу суденышка и, хмурясь, глядел на меня.
— Не следовало убивать того человека, — сурово проговорил он, но я в ответ посмотрел на него с такой яростью, что он отпрянул.
«Будь прокляты все священники!» — подумал я.
Я спас жизнь этому ублюдку, а он вместо благодарности лишь выбранил меня. А потом я увидел, что это вовсе не священник. Это был Альфред.
* * *
Лодка шла через болото, иногда скользя по черной воде, иногда шурша по траве и камышам. Человек, гнавший ее, был сгорбленным, смуглым, беззубым, с длинной бородой, в одеждах из шкур выдры.
Датчане Гутрума были теперь далеко, они переносили своих убитых на твердую землю.