Книга За старшего - Шамиль Идиатуллин

На втором перекрестке, у проспекта Мира, лысый пропал. Миша обмер. Но тут между двумя мадамами в шубах — мама толстая и в облезлой норке, дочь толстеющая и в сомнительном еноте — мелькнула согнутая почти в шар спина под коротким серым пальто. Миша возликовал, наддал и наконец приноровился больше не терять объект. Теперь можно было пошуршать соображениями на тему того, кто этот объект есть и с чем его есть.

Объект выглядел по-народному: одет не бедно, но и не богато, не броско, но и не совсем совок, так — легкая старомодность, при этом не с папиного плеча. Обувь Миша разглядеть не сумел, но судя по быстрому уверенному ходу, она была неплохой, а подошвы — не лысыми. Жаль, было бы гармонично.

Вот лысина лысого как-то характеризовала. То есть сам факт раннего облысения со лба мало о чем говорил. В теории, связывающие природное скинхедство с умом, потенцией или хитрованством, Миша не то чтобы не верил — просто не находил для них прочных оснований. Косвенные признаки были выразительней. Во-первых, преследуемая лысина старательно обновлялась — так, что участок выпадения от участка выбривания практически не отличался, в том числе на затылке. Парень за собой следил и либо регулярно бегал к парикмахеру, либо обзавелся специальными бритвами, а также умением поглядывать за ухо и закидывать руку за лопатку. Ну или покладистой женой. Во-вторых, лысина была сравнительно модной. Очень сравнительно — мода уже подыхала, но с учетом альтернативы (пучки вокруг самурайской тонзуры либо роскошный зачес подрощенной височной пряди через всю голову) могла подыхать до полной победы лобковых трансплантаций. Стало быть, товарищ за модой следил — ну или относился к себе с уважением. Показатель не слишком редкий, но все равно достойный. В-третьих, лысина категорически не соответствовала погоде. Пешеходы такие прически редко носят, а для чулманских пешеходов столь отточенный подход грозит выстуживанием всех пазух и мозолистых тел, а также превращением пешехода в еле живое пособие для каждой мамы, грозящей бесшапочным отпрыскам жуткой болезнью под названием менингит. Болезнь на самом деле вирусная и отрицательным градусом не передается — тем значимей будет подвиг превращения мамы в пророчицу, а угрозы — в болезненную правду.

В общем, не пехотной эта прическа была. С высокой долей вероятности можно было предположить, что и лысый не был пехотинцем. Вопрос в том, где и почему шевалье оставил свою шваль.

Допустим, он старый чайник не телом, так духом, и на зиму припарковал машину в дальнем гаражике, над залежами картошки и посреди банок с вареньем, а также неизрасходованных обойных рулонов.

Не похож.

Тогда допустим, что у лысого машина сегодня не завелась из-за мороза. Но минус двадцать для местных условий вполне рабочая температура, а ветер, выжимающий дух из людей, на аккумуляторы и свечи особо не влияет. Вряд ли местные покупали авто, не приспособленные к рабочим условиям.

Еще допустим, что лысый машину разбил — вчера или неделю тому. Вот это хороший вариант. Потому и с белобрысым встречался — тот мог чего полезное подсказать по поводу разматывания ДТП его коллегами — да хоть бы и ментами. Пусть эта версия будет опорной, а с краешку мы положим еще один непротиворечивый вариант — лысый такой же приезжий, как и Миша, вот пешком и бегает.

Обе версии развязывали руки. Если лысый проходит по делу о ДТП и дело это требует консультаций с перцем из СКР, значит, есть в этом деле сильно обиженные стороны, которые могут лысого сильно не любить. Коли с лысым чего случится, то первый косяк как раз на терпил и упадет. А второго мы и ждать не будем. А если лысый приезжий, то случай с ним никого сильно не взволнует — кроме тех, к кому он приехал, ну и, может, белобрысого дознавателя. Наша задача — устранить почву для волнений. Дознавателем босс со Славкой займутся — уже занялись, очевидно, — а принимающая лысого сторона на мне. Не забыть уточнить этот момент, подумал Миша и плавно зашагнул за наращенное остекленными рамами крыльцо очередного магазина. Лысый затормозил и полез в карман джинсов.

За крыльцом удачно торчал щиток с пестрыми рекламками и объявлениями, лохмы которых застыли на морозе, как мгновенно высохшая ромашка. Миша невнимательно чирканул взглядом по диагонали, запоминая на всякий неправдоподобный случай: банк, секонд-хенд, банк, ломбард, русская семья снимет, татарская не отстанет. Босс мог потребовать отчета даже по такому поводу.

Щит и остекление не позволяли ни видеть, ни слышать черта лысого. Но даже если он отвечал на самый важный в жизни звонок, — а в карман так резко полез за телефоном, не за табакеркой же, — должен был или договорить уже и помчаться дальше, или добалтывать на ходу, как все нормальные люди. А Миша, как нормальный топтун, не должен был отставать.

Миша выступил из укрытия и чуть не ухнул в корявый сугроб. Черт лысый топтался на прежнем месте, но лицом к Мише, и вещал в прижатую к шапке трубку, рассеянно водя глазами. Запускаем план Б, он же упреждающий.

Миша так же рассеянно взглянул на лысого и неторопливо зашагал к нему. Лысый отвернулся, бубня в микрофон, — слегка, потом всем корпусом, сутулясь, чуть поводя плечами и задирая свободную руку к голове. Сигнал здесь был ни к черту. Миша прошел мимо серой перчатки, прижатой к серой шапке, и зашагал дальше, прикидывая, что вернее — замедлить ход, чтобы лысый обогнал снова, или подождать вон за тем обделанным багровой плиткой углом девятиэтажки. Навигатор, показания которого Миша вызубрил еще в кафе, утверждал, что в складках причудливо изогнутого многоподъездного дома ховался премиленький тупичок. Где можно глушить, крошить и потрошить — в зависимости от обилия прохожих.

Миша ускорил шаг и чуть не спикировал башкой в пунктирную ледовую дорожку, раскатанную безмозглыми пацанами. Посреди серо-коричневого снега, пересыпанного всякой химией, она была как черный глазок между серыми пальцами и виском лысого. Только что увиденный Мишей глазок. Который смотрел на Мишу. Потому что был не просто кусочком телефонной спинки, а кусочком с фотообъективом.

Лысый не рассеянно и не застенчиво отворачивался — он, не переставая, снимал Мишу.

Красавец.

Я тебя уже жду.

Миша совершенно естественной походкой зашел за угол, в том же темпе сделал несколько шагов, забирая вправо, огляделся и, аккуратно обойдя сугроб, по газончику вернулся к багровой стене. Вблизи она не была багровой — по низу здания шел пояс блестящей черной плитки, а выше плитка была матово-вишневой, по-кондитерски симпатичной. Трепыхнется — в череп эту вишенку получит, как пироженка, подумал Миша, приготовясь. Лысый должен был уже подойти. Странно, что так беззвучно — с далекого проспекта докатывались вялые отзвуки машин, во втором подъезде за спиной сквозь не закрытую от общей перекошенности дверь посвистывал ветер — а лысый не выдавал себя ни скрипом подошв, ни щелчками фотозатвора.

Плохо.

Миша опустил руки, соображая, и вскинул снова — за углом заскрипел снег. Медленно так. Крадись-крадись, подумал Миша на излете запала, послушал еще немного и выскочил из-за угла — напрямую, без окружных маневров. Тетка в облезлой норке крупно вздрогнула, прижала к себе могучую сумку и распахнула рот, чтобы заорать. Дочки при ней не было, лысого тем более. Лысый был сильно вдали — у проспекта Мира. Миша всмотрелся, пошел к нему, всмотрелся внимательней и рванул, чуть не уронив тетку. К лысому подруливала «Гранта» с оранжевым горбиком на крыше.