Книга 21.12 - Дастин Томасон

Мальчик, казалось, опечалился еще сильнее, но потом он заметил мою птицу и спросил:

— А это что такое, учитель? Ты принес это мне?

Мое духовное животное относится к числу самых дружелюбных и общительных, и потому я не побоялся выпустить ара из клетки, чтобы наследник смог как следует разглядеть его. Мы уже обсуждали однажды духовных животных, но, чтобы сделать урок более наглядным, я заново объяснил своему ученику, что свое я обрел в виде этой птицы и, дав ей каплю своей крови, стал с ней единым целым. А потом птица, мое воплощение в мире зверей, стала летать по залу, доставив мальчику удовольствие от этого зрелища. Мы даже взлетели на крышу, а потом вернулись, облетели наследника вокруг и уселись ему на плечо.

Я объяснил ученику, что мое духовное животное остановилось в Кануатабе на пути великой миграции, которую каждый ара совершает со своей стаей. Через несколько недель, набравшись сил, мы продолжим это путешествие в поисках земли, куда наши предки-птицы уже тысячи лет возвращаются в период сбора урожая.

— Каждый человек должен быть способен преодолевать пределы повседневной рутины своей жизни, и его духовное животное помогает достичь этого идеала, — сказал я наследнику.

У Песни Дыма духовное животное — ягуар, что только и пристало будущему правителю. Я наблюдал, как он взял мою птицу на руку и стал внимательно разглядывать ее, размышляя, каким образом этот ара мог превратиться для меня в мост, переброшенный в другой мир. И мне стало грустно, когда я подумал, что сам Песнь Дыма может уже никогда не увидеть свое духовное животное во плоти. Ведь в окрестных джунглях ягуары стали огромной редкостью.

Когда же мы закончили обсуждать эту тему, мальчик сказал:

— Мудрый наставник, мой отец, наш Властитель, пообещал, что я смогу выступить вместе с армией в военный поход во благо народа Кануатабы. Что мы должны направить свое оружие против Сакамиля, Икстачаля и Ларанама, как это было предначертано звездой, уходившей в темноту. Это станет великой войной, осененной вечерней звездой. Ты горд за нас, мой умнейший учитель?

Я был не в силах сдержать вскипевшего во мне гнева и снова произнес слова, которые могли стоить мне жизни:

— Разве ты не бывал на улицах города и не видел опустевших рынков, пораженного засухой города? Это тяжелое зрелище, мальчик мой, но ты не можешь не замечать страданий своего народа. Даже армия голодает, какой бы новый метод засолки мяса они ни изобрели. Мы едва ли можем позволить себе сейчас совершать военные походы против дальних государств!

— Но на моего отца снизошло божественное озарение, что по знаку звезды мы должны начать военные походы! — резко возражал мне наследник. — Неужели ты берешься состязаться со звездными предзнаменованиями? Мы будем сражаться, исполняя повеление наших богов! И я встану в один ряд с лучшими воинами Кануатабы!

Я посмотрел на этого совсем еще ребенка с болью в душе и сказал:

— Сейчас огнем охвачены сердца всех мужчин Кануатабы, мой будущий правитель. Но настанет день, когда именно ты приведешь нас всех к спасению, используя щедрые дары своего ума. Пока же ты только учишься. И мое призвание состоит не в том, чтобы сделать из тебя искусного воина, ловко владеющего трубкой для стрельбы стрелами и веревочной петлей, чтобы однажды ты погиб на военной тропе!

Мой ученик выбежал из библиотеки, пряча от меня слезы, готовые хлынуть из глаз. Я окликнул его, но он не вернулся.

Я ожидал, что слуга мальчика Кавиль тут же последует за хозяином, но, к моему удивлению, он не двинулся с места, а заговорил со мной:

— Я приведу его снова к тебе, писец.

— Так отправляйся же за ним.

— Могу я сначала сказать тебе что-то, святой писец? Это касается Оксиллы.

Я дал слуге свое дозволение.

И Кавиль поведал мне, как несколько ночей подряд после жертвоприношения Оксиллы он дежурил у стен дворца и мог видеть Ханибу, вдову Оксиллы, с двумя дочерьми.

— Они приходили молиться к алтарю, где Оксиллу обрекли на заклание, — пояснил он.

Это сообщение повергло меня в ужас. Каждой женщине известно, как ей следует поступить, если ее супруга принесли в жертву. Ханиба наносила оскорбление богам, отказываясь исполнить свой долг. Кавиль проследил за ней и узнал, в каком месте на Задворках она теперь обитает.

Выслушав его, я сразу понял, что мне следует предпринять.

Кто-то же должен напомнить вдове Оксиллы о ее священной обязанности. На протяжении всей нашей истории неуклонно выполнялся завет Ицамны о том, что жена принесенного в жертву представителя знатного рода обязана последовать за мужем в потусторонний мир и спасти свою честь, совершив самоубийство. Оксилла был мне лучшим другом и братом, и его вдова заслуживала лучшей участи, чем прозябание на Задворках.

Если она не захочет последовать закону богов, мне придется ей в этом помочь.

Когда утренняя звезда вновь миновала самую багряную часть великого небесного скорпиона, я облачился в одежды простолюдина — набедренную повязку и кожаные сандалии, чтобы не быть узнанным.

На Задворках нашли себе пристанище отъявленные подонки Кануатабы, среди которых преобладали люди, спасенные от казни различными знамениями, но все равно изгнанные из города за свои преступления. Здесь жили воры и прелюбодеи, которых не лишили жизни по случаю затмения солнца, несостоятельные должники, оставленные в живых только по воле вечерней звезды, люди, пристрастившиеся к наркотикам, и даже такие, которые именовались величайшими из грешников, обреченными на вечные скитания, — те, кто имел глупость поклоняться лишь некоторым из богов, считая именно их своими личными покровителями.

На жилища Задворок не считали нужным расходовать ни драгоценный мрамор, ни самый обыкновенный известняк, а любой рабочий с каменоломен, пойманный хотя бы с куском строительного материала, подвергся бы жестокой публичной казни. И потому все дома здесь возведены из смеси глины с соломой. И занятия населения Задворок преимущественно противозаконны — торговля на черном рынке, собирание галлюциногенных грибов, подпольные ставки на игры в мяч и проституция.

Я скрыл свое лицо под куском протирочной ткани, которую использую обычно, когда изготавливаю гипсовый раствор для книг, и прихватил с собой несколько бобов какао. Я готов был отдать их любому, кто помог бы мне найти Ханибу. Но каждая из попадавшихся на моем пути женщин предлагала мне в обмен на какао свое тело, и я приводил их в недоумение, отказываясь от подобных услуг. Зато я встретил одну старую проститутку, она велела мне пройти еще двести шагов вниз по проулку к ряду жалких хижин, которых я не мог припомнить со времени моего первого посещения Задворок, когда еще совсем юнцом я лишился здесь девственности.

Из глубины одной из хижин до меня донеслись женские стоны. Я вошел и увидел мужчину, лежавшего поверх Ханибы, гнусного самца, совокуплявшегося с ней. Вот до какой глубины падения довела себя Ханиба! Четыре боба какао в кожуре были аккуратно сложены рядом с ними. Занимаясь своим греховным делом, они не могли слышать, как я подошел и проверил бобы. В двух кожурках зерен не оказалось. Этот человек был к тому же подлым обманщиком.