Книга Афинский яд - Маргарет Дуди

— Понимаю. — Глаза Мариллы расширились от любопытства, затем стали задумчивыми. — Ты стараешься для Критона?

— В какой-то мере, да. Но не совсем. Скорее, для Гермии.

— О, как бы я хотела быть тебе полезной! — вскричала она. — Несчастная Гермия! Несчастный мальчик, он, наверное, так испугался и так запутался. Только-только в его сердце стала просыпаться любовь к новой маме, а с ней так жестоко обошлись! Но не думаю, что у него был какой-то план. Юность порывиста.

— Ты права, — согласился я. — Но если мальчику никто не помогает, он вернется, лишь только хорошенько проголодается, то есть скоро, его ведь уже три дня нет.

— Да, я тоже надеюсь, что голод заставит Клеофона вернуться. Его родные с ума сходят от беспокойства. Но твои слова навели меня на размышления. Не думала, что к пропаже Клеофона могла приложить руку женщина. Любопытно. У меня были совсем другие мысли. Если я замечу нечто странное, что могло бы пролить свет на… В общем, если я что-то увижу или узнаю, сразу же расскажу тебе. Но обещай, что не отдашь мальчика Критону. Поклянись, что тобою движет лишь забота о благополучии Клеофона.

— Клянусь и благодарю тебя, — неловко ответил я и шагнул в сторону, давая Марилле пройти и потребовать обратно свою серебряную кастрюлю.

С тем я и ушел, как говорится, несолоно хлебавши, если не считать слабенького напитка и поистине восхитительного блина. Мед, безусловно, любят в доме Манто, а может, рабов и посетителей Трифены тоже заинтересуют плоды трудов крепких гиметтских пчел.

XIV

Охотник за беглецами

Хотя день был влажный и туманный, я проделал долгий путь в Ликей, желая признаться Аристотелю, что не смог ничего выяснить о Клеофоне. Философ принял меня благожелательно, совсем как в былые времена. При виде Аристотеля, который находился в прекрасном расположении духа, снял, наконец, траур и сидел, окруженный книгами, в своей изящно обставленной комнате, я на какое-то мгновение подумал, что вернулись старые добрые дни, когда мы только-только познакомились.

— Я не смог… — начал я.

— Ничего страшного, — прервал меня философ. — Присядь и отдохни.

Он повернулся к служанке, которая уже была в комнате, когда я вошел.

— Принесешь нам что-нибудь, Герпиллида?

Я постеснялся сказать, что уже отведал блинов на кухне публичного дома и не хочу есть. Рабыня вышла и вскоре вернулась с водой, слегка подслащенной слабым вином, и свежими орехами.

Аристотель не разделял взгляды тех, кто утверждал, что рабы должны ходить в грязи и лохмотьях, дабы никто не перепутал их с господами. Напротив: он всегда позволял и даже советовал своим рабам содержать себя в чистоте. Герпиллида была тщательно умыта, а ее короткие, вьющиеся от природы волосы причесаны. Я и раньше встречал здесь эту миловидную, круглолицую женщину с терпеливой улыбкой. Сперва она принадлежала матери Аристотеля, а позже стала любимой рабыней его жены Пифии. Герпиллида ходила за своей смертельно больной хозяйкой, а когда та умерла, стала присматривать за дочерью Аристотеля, маленькой Пифией. Теперь же она сделалась его домоправительницей. Как бы я хотел найти такую же рабыню: надежную, с бесшумными движениями и золотыми руками.

— Я все думаю, какой мне нужен раб… Наверное, лучше покупать женщину и постарше, — заметил я. — Такая стоит недорого, очень трудолюбива, и будущая супруга ревновать не станет.

— Да, это ты хорошо придумал, — рассеянно отозвался Аристотель. — Герпиллида, может быть, юная Пифия захочет прийти? Повидается со Стефаном и поест с нами орехов.

Герпиллида просияла и послушно привела в комнату свою маленькую хозяйку, которая с криком «Папа!» кинулась к Аристотелю. Шестилетнему ребенку уже не полагается лезть к отцу на колени при посторонних, поэтому она встала возле его кресла и, жуя грецкие орехи, без всякого стеснения предложила новую тему для разговора.

— Пап, а что такое верблюд? Герпиллида говорит, бывают верблюды.

— Сейчас объясню. Или нет, лучше вот что, — Аристотель взял восковую табличку. — Я видел верблюдов и нарисую тебе. Этот зверь живет в пустынях Востока, и люди ездят на нем, как на лошади. У него длинные ноги и горб, вот такой! О боги, у Эвдемия или Деметрия получилось бы лучше. И все же…

— Я тоже хочу на нем поездить. Ты купишь мне верблюда?

— Нет, детка. У нас в Афинах нет верблюдов, их дорого содержать.

— Но в войске Александра верблюдов много-много, — прибавил я. — Наверное, сотен пять.

— Говорят, Александр сейчас на Кавказе, так что, вероятно, пришлось ему с ними расстаться. Едва ли верблюд сможет одолеть горные склоны, — сухо проговорил Аристотель.

Пифия с удовольствием забрала рисунок и, решив, что получила вполне достаточно сведений о верблюдах, попросила отца с ней поиграть. За играми и разговорами мы ненадолго забыли о своих бедах, по крайней мере — Аристотель. Герпиллида посматривала на нас, сидя за прялкой на стуле возле двери. Она следила за Основателем Ликея и, по знаку его руки, увела юную Пифию.

— Я решил преподать тебе наглядный урок, восхваляющий семейную жизнь, — виновато проговорил Аристотель. — Надеюсь, это смягчило впечатление от визита в публичный дом. Итак, что там произошло?

— Я и правда был у Манто, — ответил я. — Честное слово, я очень старался, но, видимо, не смог правильно построить беседу и ничего не узнал.

— Вести расспросы в публичном доме — задача, надо думать, не из приятных, — заметил Феофраст, входя в комнату. Я не мог представить, чтобы хоть какая-то надобность могла привести этого сухого и добродетельного ученого мужа в бордель.

— Не переживай, — повторил Аристотель. — Уверен, ты сделал все, что мог.

Распространяться о чудесном раннем завтраке было бы, кажется, неуместно, кроме того, я не любил говорить о таких вещах в присутствии величественного — и острого на язык — Феофраста.

— А у меня новая забота, — неожиданно объявил Аристотель. — Я хотел поделиться с тобой, Феофраст, по большому секрету, но не вижу причин не доверять Стефану. Я получил странное послание от Антипатра. Вот оно:

Аристотель, сына Никомаха, привет тебе от Антипатра, правителя Эллады.

Надеюсь, ты в добром здравии. Посылаю тебе человека, наделенного необыкновенными талантами. Возьми его в услужение, а об оплате позабочусь я. Ты узнаешь его, упомянув Ленеи.

— Очень сухое послание, — заметил Феофраст. — Автор явно не теряет время на пустую болтовню.

— О, это вполне в духе Антипатра: он вечно в делах, а прямота — вообще его обычная манера, — ответил Аристотель. — Тон не имеет большого значения. Правитель избегает многословности в письмах, опасаясь, что они могут попасть в чужие руки. Видите, он даже не написал, как зовут человека, которого я должен принять на службу.

— Он велит упомянуть Ленеи, — добавил я, — но не объясняет, почему. Этот зимний театральный фестиваль — не столь значительное событие, как Великие Дионисии, которые проходят весной. И потом, ты никак не мог там быть.