Книга Чужой - Жюльетта Бенцони

Думая, что она протянет ему руку, он слегка склонился в поклоне, но она схватила его за плечи и прижалась к его щеке горячими и мягкими губами, потом посмотрела на него блестящими глазами:

– Боже, как мне не нравится вас так называть! Это скорее подходит для пожилого человека!

– Но я и есть пожилой человек!

Она засмеялась и оглядела его высокую стройную и мускулистую фигуру, широкие плечи и густую рыжую шевелюру, слегка посеребренную на висках.

– Не говорите глупостей! – бросила она с внезапным гневом в голосе. – Вы – мужчина просто-напросто, но настоящий мужчина. Единственный настоящий, которого я до сих пор встречала. Может быть, за исключением сэра Кристофера, но тот святой...– Но не я! – возразил он.

– Я знаю. Вы похожи скорей на демона... В конце концов, мне хотелось бы называть вас просто Гийом... Мы принадлежим к такой странной семье! Мне кажется, это упростило бы наши отношения. Тем более что вы лишь наполовину мой дядя, а мой брат называет вас отцом!

Она вышла, не ожидая ответа, который ей, возможно, не пришелся бы по вкусу. Гийом подумал, что такое обращение отнюдь не понравилось бы Элизабет, и без того встретившей новую родственницу в штыки. Если она начнет называть его просто «Гийом», дело может дойти до убийства!..

Пожалуй, стоило бы попробовать урезонить молодую фурию... Возможно, в планы этой молодой, блестящей женщины не входило долго задерживаться в этом сельском доме, прилепившемся к скале на краю света, где было мало развлечений, особенно зимой. Пройдет несколько дней, и молодая особа уедет... Вот это и следовало внушить Элизабет, объяснив ей, что в жизни ее еще не раз может так случиться, что придется принимать нежелательных гостей.

Отказавшись от намерения скрыться в тишине своей любимой библиотеки и почитать, покуривая трубку, положив ноги на подставку для дров, Гийом, вздохнув, направился к комнате дочери. Но, постучав два или три раза, он открыл дверь и увидел лишь отблески пламени в камине. Подумав, что девушка, наверное, спустилась на кухню, чтобы излить свою душу Клеманс, он решил не ходить туда, отложив на завтра свой разговор с ней. И направился в свое убежище на цыпочках, как бы боясь быть застигнутым врасплох.

Но Элизабет в кухне не было. Она находилась совсем рядом и слышала, как отец стучался в ее комнату, но решила не выдавать себя. Она спряталась в комнате матери и тихонько сидела там, прислушиваясь, как будто пыталась найти ответ на свои вопросы.

Это была самая прекрасная комната в доме, расположенная в выступе фасада под треугольным фронтоном. Обычно это бывала комната супругов, если бы они решили жить вместе. Но в данном случае это была уступка аристократическому происхождению и тонкому вкусу Агнес. Она одна занимала эту комнату, а Гийом жил в соседней. Все более и более одинокая по мере того, как углублялась пропасть между супругами, она ушла из дома, чтобы больше не вернуться, в один из тех дней гнева в том проклятом 1793 году, когда кровь помазанников Божиих, короля и королевы, пролилась на земле Франции. Приехав из Парижа, где он присутствовал на казни своей супруги, будучи не в силах чем-то помочь ей, Гийом приказал в знак траура задернуть занавеси и закрыть ставни в комнате жены. И все оставалось закрытым, до тех пор пока не исполнился год с того трагического дня: субботы 8 февраля 1794 года, совпавшей в старом календаре с днем Святого Васта!

На другой день Гийом приказал открыть занавеси и ставни и произвести генеральную уборку, но ничего не трогать из тех предметов, которые окружали его покойную супругу. Были открыты все шкафы, платья почищены и проветрены и снова повешены обратно. С тех пор в комнате регулярно производилась уборка. В теплое время года там ставили цветы, а зимой – ветки ели, остролиста, чемерицы, подснежники и, конечно, несколько гиацинтов, которыми занималась Клеманс. В камине лежали дрова, а под стеганым одеялом, вышитым мелкими цветами, так же как и двойные занавеси из белого атласа на балдахине, была приготовлена постель. Так хотели Гийом и ее дети: мятущаяся душа Агнес, если бы ей захотелось вернуться, всегда могла бы почувствовать себя дома. Естественно, что никто никогда не спал в ее постели.

В этот рождественский вечер Элизабет вдруг захотелось прийти сюда и собраться с мыслями. Ей казалось, что покойная нуждалась в присутствии своей старшей дочери, которая когда-то лишь восставала против матери. Она была страстно привязана к отцу и очень сердилась на мать, способную прогнать своего супруга из его собственного дома. В одну рождественскую ночь Элизабет была счастлива, что уехала в Варанвиль к Розе и Александру. Гийом исчез, а без него усадьба На Тринадцати Ветрах казалась пустой раковиной, великолепной театральной декорацией, за которой стояли лишь злоба и ненависть. Агнес оставалась наедине со своей ревнивой яростью, но держалась стойко, не допуская мысли, что соперница может переступить порог этого дома. Она уехала навстречу своей трагической и славной судьбе лишь тогда, когда убедилась, что неверный супруг будет жить в этом доме только для своих детей.

Сидя в ногах кровати и поставив на пол подсвечник с горящей свечой, девушка думала о Судьбе. Агнес была лишь тенью, и вот другая пыталась войти в дом, перевоплотившись в портрет и слишком похожую на нее дочь.

– Этого я не перенесу никогда! Никогда! – громко сказала Элизабет. – Если эта женщина будет стараться закрепиться здесь, я сделаю все, чтобы она отсюда уехала. Другая не придет сюда, клянусь вам, матушка!

Вдруг ей показалось, что воздух вокруг нее заколебался. Это было как порыв ветра, легкий и холодный. Око напоминало дыхание тени. Она медленно встала, взяла свечу и подошла к туалетному столику из розового дерева, на котором стояло зеркало и у которого она столько раз видела сидящей свою мать. На этом прелестном столике стояло много драгоценных вещиц: хрустальные флаконы с золотыми пробочками, коробочки просвечивающей эмали, горшочки из китайского фарфора зеленого или розового цвета, гребни из слоновой кости, головные щетки с серебряными ручками и, наконец, как будто забытый здесь большой носовой платок, обшитый кружевами, который набожная Лизетта, встряхнув от пыли, каждый раз клала на то же место.

Не зная, куда поставить свой подсвечник среди этого милого беспорядка, Элизабет остановилась на комоде, держа в руках предварительно зажженные длинные розовые свечи, стоявшие по обе стороны зеркала. И вдруг она увидела в зеркале совсем другое отображение: это было ее лицо, но оно как бы таяло в тумане, и были видны только ее большие серые глаза, такие же, как у Агнес. Потом все смешалось, и на полированной поверхности вдруг появилось то лицо с портрета, с вызовом улыбающееся ей. «Я здесь, чтобы остаться, – казалось, говорила англичанка, – чтобы взять то, что мне принадлежит по праву и ты ничего не сможешь поделать...»

Она увидела это столь ясно, что, пытаясь прогнать наваждение, протянула руки, обожглась и вскрикнула от боли, но этого было достаточно, чтобы изображение исчезло, и в зеркале она вновь увидела лишь себя Она вдруг почувствовала страшную усталость ее мать истощила свои силы в изнурительной борьбе со своей более сильной соперницей. Тем не менее Агнес была моложе ее, такой же красивой, и Гийом любил ее. Если сейчас он влюбится в эту Лорну, так похожую на покинувшую этот мир любовь его, то что сможет сделать здесь пятнадцатилетняя девочка, что она ей противопоставит?