Книга Темная материя - Юли Цее

Сложив пальцы щепоткой, она подбирает с тарелки кусочки индейки, кладет их в рот и глотает не пережевывая. Сейчас она с удовольствием уехала бы домой, задвинула бы занавески на окнах, заткнула бы уши ватой, чтобы не слышать птичьего щебетания. Хорошо бы лежать в постели, гладить кошку, спрашивая себя, почему вовремя не послушалась родителей.

— Больница нехорошо на нас действует, — говорит Шильф, поглядев на ее понурую голову. — Давайте уж лучше поговорим снова о работе.

— Чудно, — соглашается Рита. — А как у вас движется дело?

Когда комиссар протягивает руку, чтобы взять у нее тарелку, она берет вторую половинку булочки и упрямо принимается доедать.

— Как всегда, — говорит Шильф. — Насчет этого я не изменился. Прямо какой-то Сталин от криминалистики!

Рита удивленно поднимает на него взгляд.

— Вашего убийцу велосипедиста я уже отыскал, — говорит комиссар.

Рита чуть было не поперхнулась булочкой. Устремив взгляд на остатки своего скудного обеда, она ждет, когда в ней вспыхнет ярость. Ярость не вспыхивает. Все, что она ощущает, — это усталость, причем беспробудная.

— Я вас предупреждала, — вяло говорит она. — Не встревайте в мои дела.

— Но вы-то пока что с пустыми руками?

— Зато это мои руки!

В доказательство она выставляет перед Шильфом свои ладони, которые, несмотря на величину, имеют красивую форму. Шильф поднимается, запрятывает свой шахматный компьютер и вытаскивает старомодную авторучку, перо которой рвет бумажную салфетку. Он нацарапал на ней свой телефон.

— Мне нужно проверить еще одну детальку. Звоните, если вас интересует результат. А я покуда в лес на прогулку.

В тот самый момент, как комиссар отходит от столика, на пороге появляется Шнурпфейль. Он обводит глазами помещение, высматривая Риту. При появлении полицейского в идеально пригнанной форме за соседними столиками смолкают все разговоры. Шильф прямехонько устремляется ему навстречу. Он выпихивает обермейстера полиции на улицу, тот только беспомощно смотрит на Риту.

«Exit[26]Шильф», — одновременно подумали комиссар и Рита.

Глава шестая в семи частях.

Комиссар сидит, притаившись в папоротниках. Свидетель, чьи показания не имеют решающего значения, во второй раз выходит на сцену. Кто только не ездит в Женеву

1

Через проем между передними сиденьями дует струя холодильничного воздуха, шевеля редкие волосы на висках комиссара. Немного померзнуть не так уж и неприятно, хотя можно подумать, что этим холодом веет от Шнурпфейля, у которого даже спина выражает враждебность. Полицей-обермейстер до упора отвернул ручку кондиционера и на полную мощность включил радиосвязь. Прорывающиеся сквозь шипение и треск обрывочные фразы заглушают все разговоры; разговоров они, впрочем, и не ведут. В зеркало заднего вида Шнурпфейль следит глазами за комиссаром, который скупыми жестами указывает, куда ехать по городу. На коленях у Шильфа лежит газетный снимок, на котором запечатлен кусок дороги и два дерева, стоящие друг против друга.

Когда последние дома скрылись за гущей леса и на пути через долину Гюнтерталь по приборной панели побежали пронизанные вспышками света кружевные тени, Шнурпфейль прервал свое ледяное молчание:

— Сказали бы прямо, что вам надо на место преступления.

— Вот так-так! — восклицает Шильф. — От вас ничего не скроешь! Так вы знаете, где оно произошло?

— Кто ж этого не знает! Кроме того, я был там с группой по сбору вещественных доказательств.

— Как это кстати!

Комиссар разрывает фотографию, открывает окошко и пускает обрывки по воздуху С довольным видом он поводит носом, принюхиваясь к теплому дорожному ветерку. Ветер пахнет розмарином, тимьяном и душицей. После двух вдохов Шильф видит себя перед хорошеньким каменным домиком подрезающим розовые кусты. Стены дома озаряют лучи вечернего солнца. Юрко шмыгают ящерки, прячась в трещинах обветшалой каменной кладки. Когда вымышленный комиссар сдвигает на затылок соломенную шляпу, на голове проступает протянувшийся поперек лба безобразный хирургический шрам… Шильф как раз было собрался налить себе из глиняного кувшина вина, как вдруг стекло у него перед носом резко поехало вверх. Палец Шнурпфейля прижал кнопку на приборной панели. Южная Франция оборвалась.

— Когда кондиционер включен, окна держат закрытыми, — говорит Шнурпфейль. — Кроме того, я знаю, что расследование по этому преступлению поручено не вам. Ответственной назначена комиссар Скура.

Подавшись вперед, Шильф похлопал полицей-обермейстера по плечу:

— Вы, фрейбургские, так любите свои преступления, словно сами их совершили.

Некоторое время он рассматривает густо заросший затылок Шнурпфейля. Мозг под этой дремучей порослью мучительно ворочается, соображая, что для первого гаупткомиссара полиции положить конец карьере молодого полицей-обермейстера — сущий пустяк, всех затрат — десять килокалорий. Шильф рад, что Шнурпфейль, несмотря ни на что, остается на стороне Риты. Он бы с удовольствием объяснил ему, что при всей любви к маленьким стычкам совершенно не собирается ничего отнимать у могучей комиссарши. Напротив, с нынешнего утра, а вернее говоря, с той минуты, как в его жизнь вошел молодой профессор физики с квадратной фотографии, он ощутил в себе незнакомое и необоримое стремление всем угодить, чтобы никому не было обидно.

«Шнурпфейль! — так и хочется воскликнуть комиссару. — Можете ли вы представить себе, что дело, ради которого я сегодня утром даже не хотел ехать на поезде, теперь меня прямо-таки приворожило? Что у меня такое чувство, будто мне дали последний шанс? Словно мне представилась возможность поправить громадный излом — при условии, что я приведу в порядок жизнь какого-то профессора физики? Понимаете, Шнурпфейль: у меня вдруг появился кто-то, кого я должен спасти. Человек, чьи теории для меня звучат так, словно он сидит у меня в голове и формулирует там мои мысли, да притом гораздо лучше меня, я бы так никогда не сумел. Но, Шнурпфейль! — продолжил бы он дальше. — Неужели я должен для спасения этого человека ввергнуть его в несчастье? Ради того, чтобы расследованием не занялся кто-то другой, кто не сумеет бережно разобраться с некоторыми легкими диссонансами, присутствующими в этом деле? Что вы скажете, Шнурпфейль, разве это, черт подери, не классическая дилемма?»

И Шнурпфейль покачал бы головой и ответил бы: «Вы же больны. Так идите-ка вы к врачу и предоставьте здоровым выполнять их работу».

Или он не сказал бы ничего, потому что ничего бы не понял. Поскольку для него тут нечего понимать и не ему тут судить.

— Не беспокойтесь, — произносит вместо всего этого Шильф. — Я по-прежнему работаю над моим делом о похищении ребенка.

У Шнурпфейля дернулись шейные мускулы. Возле фуникулера на Шауинсланд он, как положено, включает мигалку. Задрав морду, машина вскарабкивается в лес. Солнце бьет сквозь деревья лучами как из стробоскопа. Комиссар подумал, что хорошо бы вечером позвонить подруге, чтобы с ней обсудить классическую дилемму. На секунду у него мелькнула ужасная мысль, что он не знает ее номера, но он тут же вспомнил, что у нее его собственный, потому что Юлия живет у него в квартире. В этот самый момент она сидит за закусочной стойкой, за которой она, в отличие от комиссара, смотрится вполне уместно, и читает старые дела или просто одну из его книг. Последние минуты в машине проходят для него в состоянии бездумной легкости.