Книга Моя любимая дура - Андрей Дышев

– Друг? – насторожился я. – Какой друг?

– Он говорит, вы его знаете… Я снег во дворе подчищала, а вы еще, наверное, спали. Он подходит и спрашивает, не остановился ли у меня молодой человек, роста высокого, широкоплечий, Кириллом зовут. А я ж слышала, как девушка вас называла. И парню тому говорю, что да, поселился вчера вечером… А вы что ж, не знаете, кто это?

Она смутилась, почувствовав, что оказала мне услугу, которой я не слишком обрадовался.

– Вспомню! – улыбнулся я и махнул рукой, дескать, не стоит думать о такой чепухе. – У меня друзей много. А как выглядел этот человек?

– Молодой! – всплеснула руками старушка. – Совсем еще молодой. Лицо такое ладное, светлое. Очень хорошее лицо. И вежливый: здравствуйте, бабушка, до свидания, бабушка…

– Как был одет?

– Да просто, как все. Курточка блестящая такая, на «молнии». И штаны теплые, чтоб на снег не холодно падать. А на голове черный платок… Ох, я на эти платки смотреть не могу! Ну, где это видано, чтобы парни платки носили! И ведь еще и серьги в ухо цепляют!

Субъект в бандане, о котором меня предупреждал убийца! Опять за мной «хвост»! Следит, но на контакт не идет. Что ему надо? Кто он? Вот уже выяснил, где я поселился. Контролирует все мои передвижения? Зачем? «Молодой, лицо ладное…» Симпатичный то есть. Чует мое сердце, что это Мураш. Неужели он настолько крепко вцепился в меня, что до сих пор находится где-то рядом?

Надо его выловить, думал я, спускаясь в терраску. Негоже болтаться по горнолыжному курорту с «хвостом». Это и некрасиво, и неудобно. Парень, наверное, недоумевает: я отказался провести его на Джанлак и в то же время целеустремленно движусь в том же направлении.

Я вышел во двор. Чудесный день! Небо чистое, синее, солнце ослепительно сияет над сверкающими снежными пиками. По тротуару текут ручьи, мощная инсоляция так нагрела асфальт, что тот источает густой пар, словно раскаленная сковородка, смазанная маслом. Я нарочно долго ковырялся с крючком калитки, делая вид, что не могу его открыть. Потом столь же долго закрывал его. И тем временем незаметно посмотрел по сторонам. Никого… Хотя из-за ближайшего поворота выглядывает передок «жигуля». Остальная часть машины скрыта за кустами. Я встал на обочине и протянул руку, голосуя. Тотчас рядом остановилась дряхлая легковушка. Водитель даже не спросил, куда мне надо. Здесь все дороги ведут к вышке, то есть к канатной дороге, и уже по ней, в раскачивающемся деревянном кресле – выше, выше, до самого неба, до ослепительных вершин, покрытых спрессованным голубым снегом.

Мы поехали. Я обернулся и с удовлетворением отметил, что «жигуль», стоявший за кустами, включил поворотник, вырулил на дорогу и устремился вслед за нами.

– Здесь только одна канатная дорога? – спросил я.

– Одна, – кивнул водитель, отпустил руль, чиркнул спичкой о коробок и, держа двумя пальцами горящую спичку, стал искать в кармане сигареты. Прикурил, обжигая пальцы. – Разделена на четыре очереди – каждая поднимается выше другой. – Он покосился на меня, оценил комбинезон, какой никогда не позволил бы себе «чайник», то есть начинающий лыжник, и спросил: – А лыжи-то где?

– Напрокат возьму. Есть там пункты проката?

– Полно. На каждой станции пересадки. На любой вкус и цвет. Только плати. Только успевай шелестеть купюрами. Этого шелеста уже лавины не выдерживают. Слышал, вчера сразу две сошли?

Он ловко объехал огромную лужу, дымящуюся, словно горячий источник, и посигналил знакомому водителю, промчавшемуся мимо. Я еще раз обернулся. «Жигуль» шел за нами, как на буксире. Мураш, сотрудник банка из Нальчика, вежливый и симпатичный молодой человек, взял отпуск по семейным обстоятельствам, чтобы разыскать место гибели своего отца. Я должен был помочь ему, не задумываясь, не убеждая себя и его, что восходить на ледник опасно, я должен был проникнуться чувством сострадания к чужому человеку так же быстро и легко, как привык это делать всегда. Но мое сердце в этот момент уже было занято Ириной – той невыразимой болью, какую испытывает человек, признавший свою ошибку… Зря я выпил столько кофе! Сердце колотится, не хватает воздуха. Я принял допинг, и мышцы гудят и греются на холостых оборотах, но для них нет пока работы…

Мы выехали на площадь перед подъемником. Сколько вокруг красивых и стильных людей! Карнавал, маскарад! Пестрые комбинезоны, радужные очки, подобно маскам закрывающие едва ли не половину лица, массивные пластиковые ботинки. И, конечно, самое главное – вооружение. Лыжи, палки и сноуборды похожи на мечи, копья и щиты. Воины топчутся в очереди на подъемник, поглядывая на гору, с которой им предстоит сразиться. Один за другим финишируют отвоевавшиеся рыцари, соскальзывая по крутому выкату со скоростью болидов. Эффектное торможение со снежным веером, крутой разворот у самой очереди, и победитель на несколько мгновений замирает, позволяя толпе страждущих полюбоваться собой. Потом – забрало на лоб (то есть очки) и снова в конец очереди, чтобы еще раз испытать самое удивительное из всех ощущений, открытых когда-либо человеком.

Я стоял в очереди безоружным, без лыж и палок. Самые главные на трассе предметы, на которые все молятся, любуются ими, которым доверяют свою жизнь, для меня не представляли никакой ценности. Гора не была моим врагом или соперником, и я не собирался шлифовать лыжами ее склоны. Она оказалась моим союзником. Боясь ошибиться, я внимательно рассматривал пеструю от засилья рекламы схему горнолыжных трасс. Четыре пунктирных отрезка, обозначающих очереди канатной дороги, пересекали склон горы. Четвертый отрезок доставал до самой вершины, которая была обозначена на схеме как «Хр. Крумкол – 3657 м». Хребет Крумкол! Тот самый хребет, за которым начиналось царство ледника Джанлак. Этим хребтом мы любовались с ледника в тихую безоблачную погоду, отдыхая между заходами в шурф. С этого хребта на наш лагерь опускались облака, и начинало вьюжить, или вдруг обрушивался мощный ливень; бывало, с него скатывался густой и малоподвижный туман, и тогда весь мир для нас сжимался до размеров душной и влажной парной – на расстоянии вытянутой руки уже ничего нельзя было увидеть, и приглушались звуки, и начинала кружиться голова от потери ориентации, и никто из нас уже не ходил гулять далеко, что так нравилось всем в ясную погоду.

Дождавшись своей очереди, я сел на кресло и воспарил вверх. Сначала канатная дорога проходила над широкой лесной вырубкой, где снежный покров был уже влажным и серым, и встречались темные проталины с зелеными пятнами свежей травы, и высунулись из-под снега потемневшие, покрытые мхом пни, вокруг которых закручивались петли заячьих следов. После второй очереди лес закончился, и началось истинное царство лыжников. Я летел над застывшим снежным морем с исполинскими волнами. Крутые спуски, пологие выкаты, обрывы – все было покрыто чистейшим утрамбованным снегом. Еще крепкий, схваченный за морозную ночь ноздреватый наст резали стремительные лыжи и сноуборды, издавая при этом звук, похожий то ли на шум волн, набегающих на галечный пляж, то ли на скрежет ножа о точильный брусок. Оставляя за собой клубы снежной пыли, подо мной проносились яркие фигурки людей, кажущиеся с высоты слишком маленькими при такой неправдоподобно большой скорости. Я пытался найти на этих головокружительных просторах Леру, но вскоре понял, что это невозможно, и я вряд ли узнал бы ее, даже если бы стоял за ней в очереди на подъемник. Какой цвет ее комбинезона? Какого цвета шапочка? А очки? А перчатки? Маскарад на то и маскарад, чтобы не быть похожим на самого себя.