Книга Спасти Державу! Мировая Революция «попаданцев» - Герман Романов

— Графиня расстреляна по приговору суда, она наш враг — потому слово «палачи» неуместно. И вас, и меня в таком случае можно также именовать ими. Вы согласны со мной?

— Не будем играть словами, Лев Маркович. Я и так язык намозолил в этой дипломатии, особенно с господином Троцким. Мы же с вами не под протокол беседу ведем, такое фиксировать не принято! А потому будем называть вещи своими именами. Хорошо?

— Я вас внимательно слушаю, Константин Иванович.

— Во-вторых, настоятельно прошу выпустить из советской России в Сибирь семьи тех генералов и офицеров, что служат у нас. Держать в заложниках их нерационально, для вас в первую очередь. Убьете — получите из наших военных злейших врагов. Не отдадите — так они будут сами стремиться к воссоединению, которое может принять самые уродливые формы и кровавый характер, не побоюсь этого слова. Вы можете гарантировать, что не будет повторения недавней драмы, тем более и сейчас в Иркутске шут его знает что происходит?! Я, признаться, не хочу генеральской фронды!

— Я думаю, что товарищ Дзержинский прислушается к вашему пожеланию и разрешит эту проблему.

— Хотелось бы как можно быстрее, это и в ваших интересах, учитывая острую нехватку оружия, техники и боеприпасов.

— В самое ближайшее время все будет урегулировано. Можем отправить к вам и их ближайших родственников. Но это потребует дополнительных расходов, — расплылся в улыбке Мойзес, поняв правильно намек и тут же внеся в него коррективы в чисто прикладном аспекте.

— Вот и хорошо, — Константин пододвинул к чекисту верхнюю из двух кожаных папок, открыв ее настежь.

— Тут полные списки, можете посмотреть.

Мойзес чваниться не стал — вытащил листочки и бегло просмотрел их, делая пометки карандашом, и усмехнулся, сложив все обратно.

— Я и не знал, что жена генерала Каппеля у нас в Москве трудится. Таки удивительно. Но, может, и верно, у самого огня никто искать не будет. Потому-то и уцелела…

«Прямо рабство какое-то, большевики настоящий торг людьми устроили. И я в этом непринужденно участвую, с папироской в губах. Тьфу, срамота! Но мне сейчас деваться некуда, с волками жить — по-волчьи выть! Да и с циника спрос не тот!»

— И еще одна проблема — с вас полмиллиона рублей золотом!

— Сколько?!!

Единственный глаз Мойзеса чуть ли не выкатился — требуемая сумма чекиста ошарашила ушатом крутого кипятка. Арчегов усмехнулся и с кривой ухмылкой пояснил:

— Денег, я имею в виду стоящих, у нас почти нет. Великовата сумма для делегации, как вы считаете?! А казаки к золотишку почтение имеют, да и генералы у Деникина детишкам на молочишко тоже хотят! Так что на умиротворение денежки эти пойдут, к вашей же выгоде!

— Но сумма, сумма…

Мойзес даже вспотел от волнения, лицо покрылись капельками пота. А Константин вкрадчивым медовым голосом добавил:

— Большая, не спорю! Но у вас деньги есть. Не жлобствуйте! А чтоб легче на душе стало, то к тем поставкам хлеба мы на нужды голодающих пожертвуем один миллион пудов хлеба дополнительно, о чем и объявим совместно во всеуслышание. Как дар от казаков и сибиряков.

— Ну, если так, — задумчиво протянул Мойзес, а Константин, видя, что тот колеблется, произнес с напором:

— Да за такие деньги до войны вы бы столько и купили, при самом лучшем гешефте. Не жлобитесь, дело-то совместное, в европах разом все и вернете. Тут или одно, или другое — на великое дело и траты соответственные. А у вас в Кремле под партийную кассу помещеньица отведены, там золотишка и бриллиантов полнехоньки чемоданы. Вы курьерам без отчета даете, на мировую революцию, только за валюту расписки пишут…

— Откуда вы знаете? — Мойзес не стал отнекиваться, наоборот, впился в генерала глазами. А тот с самым невинным видом развел руки.

— Хорошо, вы получите требуемую сумму. Но в обмен на хлеб! И добавьте пулеметами!

— Дам пулеметы, но вы своим торгом приводите меня в смущение. Тут мировая революция идет, а вы о презренном металле беспокоитесь. Вы лучше вот в эту папочку гляньте, дюже интересная.

Мойзес небрежно открыл пододвинутую к нему папку и стал быстро проглядывать тонкую стопочку листов. По мере чтения его лицо приняло неописуемое выражение, он даже расстегнул воротник белой рубашки — дыхание в горле сперло из-за вставшего комка…

Иркутск

— Ваше величество! Недоверие опасно, оно изнутри подточит нас. Я понимаю, что вы стремитесь вернуть Россию к былому могуществу, но разве сейчас такая цель может осуществиться?

— Виктор Николаевич! Вы были председателем Совета министров при Верховном правителе России адмирале Колчаке. Разве в те дни вы не мыслили себя русским патриотом, разве вы не принимали решения, нужные для всей страны в целом?

— Принимал, ваше величество, а потому оказался в Иркутске, а наша армия откатилась к Енисею. За ошибки, ваше величество, нужно платить, и дорого. Или расплачиваться!

Михаил Александрович вскинул голову, глаза гневно сверкнули. А Пепеляев, наоборот, опустил плечи и стал похож на маленького медвежонка, вот только взгляд исполняющего обязанности премьер-министра был очень недобрым, он пронизывал собеседника.

Но договаривающиеся стороны вели себя в рамках приличий, держали себя в руках, говорили тихо, не повышая голоса, хотя разговор в кабинете в любую секунду мог перерасти в склоку, а то и в мордобитие, моральное. К физическому воздействию на таком уровне не принято прибегать. Как говорится, положение обязывает.

Ситуация сложилась крайне напряженная и щекотливая. По сути, Пепеляев ничего не мог инкриминировать ни монарху, ни присутствующему его генерал-адъютанту Фомину.

На любое обвинение те могли только пожать плечами и ответить, что перенесли сроки учения на более ранние. Кровь не пролилась — какие уж тут обвинения?! А доклады ГПУ к делу не подошьешь, не тот уровень положения у заговорщиков.

И хотя Виктора Николаевича душила обида и ненависть за брата, но он не без основания полагал, что эти двое не имели ко вчерашнему покушению прямого отношения. А потому был сдержан…

— Господа, я не понимаю, в чем дело? Пока генерал Арчегов в Москве и с ним нет связи, я был в своем праве отдавать приказы гвардии! И принял решение о перевозке трех батальонов в Иркутск, дабы иметь здесь под рукою вооруженную силу, так как части 1-й Сибирской стрелковой дивизии перебрасываются на борьбу с ангарскими партизанами. Теперь же, когда получен приказ военного министра, мои приказания теряют силу, и гвардия вернется к местам постоянной дислокации…

Михаил Александрович говорил уверенно, смотрел твердо, хотя внутри, в глубине души, и его раздирала злоба. Это что ж за времена наступили в России, когда монарх должен вот так униженно объяснять свои поступки не то что премьер-министру, которого раньше одним словом с должности снять мог, а его «И. О.»!