Книга Оранжерейный цветок и девять растений страсти - Марго Бервин

Как раз тогда, когда я уже привыкла находиться в его объятиях, он отпустил меня. Мне сразу стало холодно, неуютно, и холодный северный ветер, казалось, пронизывал до костей.

— Сядь.

Я чувствовала, что меня раздирают противоречия. Близость, потом расстояние, а я и рада подпрыгивать, в надежде опять оказаться вблизи. Загорелая оливковая кожа Диего была для меня как наркотик. Я подумала о светлокожем блондине Эксли. Он не выдерживал никакого сравнения с более яркой внешностью Диего, который как магнит притягивал меня, полностью отключая разум. Он словно был частью земли, как будто родился и вышел прямо из-под нее и, в отличие от всех остальных, не прервал с ней связь.

— Ну, давай же. Садись.

Я поняла, что все еще стою в гостиной, уставившись на него, и оглянулась, чтоб посмотреть на Армандо, но тот исчез.

— Армандо придет попозже. Он никогда не курит.

Я старалась припомнить, курил ли он у кассирши, но не смогла.

— Почему?

— Травка всегда внутри него, его дух — это дух синсемиллы. Ему не надо курить, чтобы ощутить ее.

— Ты хочешь сказать, что он всегда под кайфом?

— Только когда сам хочет. Армандо сознает, когда и чего хочет. Чувства проходят сквозь него, не затрагивая. Плохие, хорошие. Для него все едино.

Диего сел на цементную кушетку. Он сидел на голубом с белым мексиканском покрывале, упершись босыми ногами в пол, закинув руки за голову, на нем были только белые мешковатые брюки. В этот момент мне трудно было представить себя в Нью-Йорке. Или в каком-нибудь другом месте, а не рядом с ним.

— Видишь, ты больше не боишься скорпионов. — Он смотрел на мои босые ноги. — Они оставили тебя в покое.

Он вырвал липкий бутон из листьев женского растения конопли и растер его между большим и указательным пальцами.

— Понюхай.

Я взяла его руку и поднесла к лицу.

Диего засмеялся:

— Не руку, а почку.

Я взяла ее и сдавила пальцами. На ощупь она была как мягкая смола, а пахла изысканно сладко и немного резко, словно земля около некоторых растений. И как сам Диего.

— Хочешь завернуть ее в деньги?

— Так делает только кассирша, чтобы удачно продать растения. Такой способ курения приносит ей удачу. Если бы мы курили из ее банкнот, нас бы стошнило.

Диего нагнулся и выдвинул ящик из-под кушетки. Достал оттуда трубку с очень длинным черенком и маленькой чашечкой. Она была похожа на трубку мира американских индейцев.

— Мы будем курить трубку.

Он передал трубку мне. Она была из какой-то великолепной, медного цвета, древесины с надписью, выполненной замысловатой резьбой, на языке, которого я не знала.

— Это гуичольский язык. Трубка моего деда по материнской линии. В прошлом году мать подарила ее мне на день рождения. Это фамильная ценность.

— Когда у тебя день рождения?

— Я родился 17 марта 1979-го, но еще и 12 января 1999-го. Я родился вновь в свой двадцатый день рождения.

— Что ты имеешь в виду?

— Это день, когда я стал самим собой.

— А до этого?

— О, я был множеством людей, но никто из них не был мной.

— Откуда ты это знаешь?

— Я всегда чувствовал. Словно что-то открылось во мне, и я стал более надежным и защищенным, а кроме того, спокойным и эмоциональным в одно и то же время. Однажды почувствовав это, я больше ни разу не захотел вернуться в прежнее состояние, поэтому-то я и считаю 12 января вторым днем рождения. Теперь я стараюсь держаться подальше от всех, кто пытается вернуть меня обратно. Поверь мне, когда узнаешь себя самого, больше никогда не захочешь притворяться кем-либо другим.

— Если это так прекрасно, почему же все люди не становятся самими собой?

— Они думают, что они таковы, но те, кем они родились, запрятаны глубоко, пока на протяжении многих лет живут с родителями, предпринимая разного рода попытки приспособиться к жизни. Каждый следующий год добавляет очередной слой покрова, как еще одно одеяло, накрывающее тело, и это длится до того самого дня, когда человек полностью исчезает. Спальный мешок закрыт, и он никогда больше не увидит солнца.

— Но ведь он его иногда чувствует?

Он улыбнулся:

— Да, время от времени тепло просачивается наружу.

Диего положил бутон в чашечку трубки и раскурил ее. Синсемилла зашипела. Вкус ее был даже слаще, чем в доме у кассирши.

— Надеюсь, я смогу почувствовать себя такой, как ты — взволнованной и спокойной.

— Ну конечно, так и будет. То, что ты рядом с Армандо, поможет тебе. Он общается со всеми оболочками твоего «я», но иногда ему удается проскользнуть между ними и говорить с твоей истинной сущностью.

— Он коварный и хитрый.

— Нет. Он просто дает тебе возможность узнать, что ты есть на самом деле. Тебе, возможно, полезно знать, что если ты расстегнешь свой спальный мешок, то больше не сможешь общаться со многими.

— Я буду общаться с тобой.

— Уж это точно.

— А Армандо существует на самом деле?

— Конечно, уже почти сорок лет.

Некоторое время мы молча курили, а потом Диего расслабленно откинулся на стену. Его ноги, скрещенные в лодыжках, были вытянуты, а руки закинуты за голову.

Я чувствовала его близость, но по положению рук, сложенных в замок под затылком, было очевидно, что он вовсе не собирался дотрагиваться до меня. Зато у меня была острая необходимость коснуться его кожи. Желание было настолько велико, что я села на руки, чтобы избежать искушения.

Диего улыбнулся:

— У тебя руки онемеют. Подойди и коснись меня, если это то, чего ты хочешь.

Я протянула руку и положила ее ему на живот. Подержала немного, затем погладила, двигаясь вверх. Волосы на узкой полоске посередине живота были мягкими, как волосы азиатского ребенка. Завороженная ими, я на несколько секунд замерла, переваривая ощущение от их мягкости и структуры. Потом двинулась к его груди. V-образный треугольник волос был такой же мягкий, черный и блестящий. Мне было все равно, бывало ли со мной прежде что-нибудь хотя бы отдаленно напоминающее происходящее, и все равно, что произойдет в будущем, но я точно знала, что никогда не захочу оторваться от этого мужчины.

— Тебе нравится трогать мою кожу? Я пользуюсь маслом, чтобы она была мягче.

Несмотря на уверенность, что мой ответ разрушит все очарование минуты, я не смогла промолчать.

— Мне нравится это больше всего на свете.

Диего лениво улыбнулся:

— Что еще тебе нравится?

— Мне хочется положить голову тебе на грудь.