Книга Подмастерье палача - Виктор Иванович Тюрин

было, впрочем, как и времени, которого, похоже, осталось у меня совсем немного.

Расклад был паршивый. Четыре меча, да и надзиратель, который в стороне не останется. Для меня это было слишком много, да и куда тут бежать.

— Тюремщик, открывай камеру!

Раздался металлический лязг и дверь распахнулась. Надзиратель отошел в сторону и поднял повыше факел.

— Живо выходи, крыса тюремная! — заорал Гошье.

— Не хочу. Мне здесь больше нравиться.

У тюремщика от моего заявления даже рот от удивления раскрылся, а солдаты, наоборот, стали весело ухмыляться.

— Чего стоите, олухи! — заорал на своих людей заместитель прево. — Тащите его оттуда!

Чувство самосохранения истошно завопило: не стой, как дурак! Тебя тащат на расправу! Сопротивляйся! Сейчас, в моей ситуации, я не видел иного выхода и отдался на волю инстинктов. Стоило одному из солдат приблизиться, как я начал двигаться. Со стороны могло показаться, что я перетек из одного положения в другое — быстрым и резким ударом кулака я сломал лучнику нос. На какое-то мгновение боль парализовала сильное тело, он закричал, этой заминки мне хватило, чтобы сильным ударом ноги кинуть его на каменный пол, но не просто так, а под ноги солдату с факелом, который споткнувшись, не удержался на ногах и упал. Я не видел, что с ним случилось, все внимание сосредоточив на третьем солдате и на помощнике прево, которые выхватив мечи, подходили ко мне, зато слышал его крик: — Антуан, помоги! Горю!

— Помоги ему, тупица! — последовал приказ и солдат кинулся на помощь товарищу, а заместитель прево стал осторожными, мягкими шажками, словно зверь, подбираться ко мне. Это были движения хищника, подкрадывающегося к своей жертве. Я не сомневался, что он был сильным и умелым бойцом, вот только мое чувство страха куда-то исчезло. Вполне возможно, что оно растворилось в диком напряжении последних суток, вместе с кошмарной ночью, проведенной в тюрьме, но, как бы то ни было, сейчас у меня осталось только одно дикое желание: добраться до этой твари и свернуть ему шею, услышать, как хрустят, ломаясь, позвонки, а затем смотреть, как из уголка его рта потечет кровь, смешанная со слюной.

Чувство мести ударило в голову и на какие-то мгновения я перестал контролировать окружающее меня пространство, за что сразу поплатился. Стоило мне очертя голову кинуться на Гошье, как тот сделал вид, что отступает, чем и воспользовались его люди, бросившись, одновременно, на меня с двух сторон. Над моей головой тускло блеснуло лезвие клинка солдата, но это был обманный маневр, для того чтобы заставить меня отпрянуть и подвести под новый удар, нанесенный уже, с другой стороны, плоской стороной меча. За вспышкой резкой боли последовал новый удар, уже в висок, который погрузил меня во тьму. Мне уже доводилось слышать, что люди королевского прево считались искусными охотниками за людьми, а теперь их искусство я испытал на себе.

Очнулся я от сильной головной боли, в камере пыток, на дыбе, голый до пояса. В свете факелов я увидел, стоящего возле ворота, подмастерья палача, здоровенного детину, глядевшего на меня скучными, невыразительными глазами. Сам палач, стоял у камина, глядя на пламя. Я повернул голову в противоположную сторону. Стол дознавателя был пуст. Ни его, ни писца не было.

"Понятно, ждут их прихода, — сообразил я, но тут же следом возник вопрос. — Стоп. А где тогда Гошье?".

Голова болела и кружилась. Напряжение внутри меня начало расти, так как опять ничего не понимал. Чувство страха я пока контролировал, но при этом знал, что это ненадолго, так как прекрасно представлял, на что способен опытный палач. Мертвая тишина сделала свое дело, заставив напряженно вслушиваться в малейшие звуки, именно поэтому я нервно дернул голову на скрип двери.

"Вот и все… Началось… Или нет? — мой короткий недоуменный вопрос относился к появившейся на пороге фигуре… брадобрея, а следом в голове вспыхнула догадка. — Мать вашу! Так это была проверка?!".

Оливье подошел, остановился в двух шагах, затем мы с минуту смотрели друг другу в глаза. У него был укоризненный взгляд школьного учителя, заставшего своего ученика за мелкой шалостью.

— Вот зачем ты вчера, Клод, разгневал его величество? Ты и сам должен знать, что у короля много врагов. Ты своими глупыми ответами заставил его заподозрить в тебе шпиона. Теперь не жалуйся, потому как сам во всем виноват.

До его последних слов, я пропускал все, что тот говорил, мимо сознания, просто привыкал к мысли, что остался жив, но стоило ему заявить, что это я во всем виноват, у меня появилось жгучее желание врезать ему кулаком так, чтобы он проглотил свое наглое вранье вместе с зубами. Правда, сейчас я контролировал себя, поэтому ярость, как вспыхнула, так и пропала.

— Виноват, господин. Чем я могу искупить свою вину? — вступил я в игру, придав покаянное выражение своей физиономии.

— Искупишь, "лисий хвост", обязательно искупишь, — и он повернулся к палачу, который уже подошел и стоял рядом, в ожидании распоряжений. — Отвяжите моего приятеля! И пусть его приведут ко мне, да как можно скорее!

Отдав приказ, Оливье развернулся и вышел из камеры пыток. Подмастерье палача меня развязал, помог одеться и проводил меня до выхода из тюрьмы, где меня уже встретил слуга цирюльника, который отвел меня к своему хозяину. Переступая порог камеры пыток, я ощутил громадную усталость, которая погребла под собой все мои чувства, оставив полностью опустошенным, но стоило только выйти на застекленную галерею, полную тепла и солнечного света, как где-то внутри меня затрепетало, забилось, пока еще слабое, ощущение радости. У меня не было ни малейшего желания встречаться и говорить с Оливье. Вот если мне предоставили возможность избить его до полусмерти, а потом спокойно уехать из замка, я бы не пошел, а побежал к нему. Только, к сожалению, я так поступить не мог, поэтому спустя какое-то время слуга подвел меня к двери кабинета брадобрея. Быстро и коротко постучав, он, приоткрыв дверь, коротко мне поклонился и сказал: — Проходите, сударь.

Войдя, в свою очередь, я вежливо поклонился Оливье, а тот при виде меня брезгливо сморщился. Ничего удивительного в этом не было, так как от меня за версту несло тюрьмой.

— Знаешь, Клод, это я попросил короля, чтобы дать тебе возможность проявить себя, — с ходу, нагло и цинично, соврал мне королевский советник по прозвищу Оливье Негодяй.

"Действительно, негодяй. Вот только как-то ты грубо работаешь. Впрочем, то дерьмо, которое раньше было Клодом Вателем, посчитало бы тебя благодетелем и было готово лизать твои башмаки. Благодетель, мать твою!".

Изобразив, насколько смог,