Книга Круг перемен - Ирина Анатольевна Богданова

мужа, широкоплечая, круглолицая, рукастая.

«В деревне такие работницы на вес золота, — невольно подумалось Матвею. — Женихи бы все пороги обили, чтоб крепкую работницу в дом заполучить».

Он усмехнулся про себя: вроде бы и стал образованным и городским, но деревня крепенько сидит внутри — с кожей не отдерёшь!

— Да какой из меня инженер, — махнул рукой Гогенцоллерн, — мучаюсь по воле папаши. Вот Беловодов — настоящий инженер, истовый, увлечённый. На таких, как он, железная дорога стоит!

Покраснев, Матвей поздоровался с хозяевами и боком протиснулся в крохотную гостиную, уже изрядно набитую народом. Несколько стульев занимали студенты в мундирах Горного института; на лавке, сооружённой из двух табуретов, птичками на жёрдочке щебетали курсистки — они показались Матвею все на одно лицо.

Вблизи окна у круглой жардиньерки сидел глыбообразный поэт и комкал в руке тетрадку, явно собираясь задать жару дискуссии. Его лицо имело отдалённое сходство с совковой лопатой, если на ней нарисовать глаза, приплюснутый нос, рот и тонкие усики с кокетливо подвитыми кончиками.

Поискав глазами Лилю, Матвей увидел её на кушетке, предназначенной для самых почётных гостей. Он не удивился, потому что Лиля имела свойство моментально становиться центром притяжения. Она увлечённо беседовала со щегольски одетым молодым человеком, но, увидев Матвея, просияла улыбкой:

— Матвей, иди к нам!

Лиля взмахнула ресницами и слегка наклонила голову, демонстрируя пышную причёску, уложенную с нарочитой небрежностью. С видом королевы Лиля протянула Матвею руку для поцелуя. Его смущали светские церемонии, чуждые свободной студенческой среде. Щёголь обиженно сдвинул брови:

— Вам повезло, сударь. Меня такой чести не удостоили.

Матвей неловко скользнул губами по Лилиному запястью, перехватив завистливые взгляды нескольких студентов.

— Лиля, вы, похоже, всех здесь очаровали.

Она скорчила умильную гримаску:

— Вы преувеличиваете, Матвей. Мы с Андреем, — она кивнула на щёголя, — обсуждали, что некоторые наши курсистки никогда не посещали Мариинский театр. Представляете? — В притворном ужасе она всплеснула рукой. — Разве может образованный человек не посещать Мариинку? Это ведь как хлеб, как глоток свежего воздуха! А душа? Душа любого образованного человека тянется к прекрасному. Не так ли? — Лиля устремила на Матвея требовательный взгляд.

— Я никогда не ходила в Мариинский театр, — внезапно произнесла девушка, сидевшая рядом с Лилей.

Она была такой серенькой и незаметной, что Матвей даже не заметил её присутствия. По тому, как Лиля поджала губы, он понял, что Лиля упомянула про театр специально, чтобы задеть девушку. Он ненавидел, когда в его присутствии унижали людей, — слишком крепко сидело в памяти полуголодное время детства с окриками пастуха, который любил измываться над слабыми.

Неожиданно для себя он посмотрел на мышку-курсистку и предложил:

— Разрешите мне пригласить вас в Мариинский. У меня совершенно случайно есть два билета на субботнее представление.

Никаких билетов у него не было, он посетил Мариинский лишь однажды, изнывая от скуки на балете «Раймонда».

Щёки девушки вспыхнули, как две розы, моментально высветив нежную тонкость молочной кожи и ровные дуги тёмных бровей. Девушка посмотрела на него взглядом, полным смущения и благодарности. Её распахнутые глаза напоминали о васильках посреди поля ржи и о полёте стрижей над верхушками сосен. И Матвей понял, что пропал.

* * *

Высшие женские курсы в Санкт-Петербурге назывались Бестужевскими по фамилии первого директора Бестужева-Рюмина. После долгой борьбы и общественных прений наконец-то в России женщины могли получить высшее образование и диплом наравне с мужчинами.

От одной мысли об открывающихся возможностях у Веры захватывало дух и на щеках появлялся румянец гордости за весь женский род Российской империи. На глазах века женщина, подневольное существо, призванное угождать мужу, становилась независимой и свободной.

Правда, и препон к образованию хватало с избытком: помимо отличного гимназического аттестата, к прошению о зачислении на курсы надлежало приложить разрешение родителей и иметь деньги, чтобы заплатить за обучение, — целых двести рублей за год! При курсах для иногородних курсисток имелось общежитие, которое барышни между собой частенько именовали тюрьмой за суровый надзор и жёсткий распорядок, когда визиты родных и знакомых дозволялись лишь в комнате для свиданий, а в театр или в гости приходилось отпрашиваться в письменной форме.

Строгость общежитских порядков Веру не пугала, аттестат об окончании гимназии украшали отличные оценки, но вот денег на обучение у неё не было, как, впрочем, и разрешения от матери.

— Приличные барышни не забивают голову глупостями, а курсистку ни один состоятельный мужчина не возьмёт замуж. — Слово «курсистка» мать выплёвывала, как прогорклый кусок сала, не оставляя Вере никакой надежды вырваться на волю.

Порой она чувствовала себя зверьком в клетке, предназначенным для выделки горжетки с лисьей мордочкой и стеклянными бусинами вместо глаз. Почти с самого детства Вера осознавала, что её растят на продажу, чтобы удачно выдать замуж на благо семьи: мамы — вдовы майора — и двух братьев-близнецов: Кики и Мики.

Кика — Кирилл и Мика — Михаил были старше её на три года и постоянно нуждались в деньгах: то на обучение, то на приличную одежду, то на карманные расходы, то на какие-то свои мужские мелочи типа зажигалок, папирос или модного галстука, обязательно с золотой заколкой. В то время как самой Вере принадлежало три платья: летнее, зимнее и выходное — спасибо доброму ангелу крёстной коке Лиле. Также кока платила за обучение в гимназии. Чтобы оправдать доверие, Вера училась на «отлично».

О замужестве Вера думала с содроганием, от которого холодели руки и ноги, завязывая в животе тугой узел страха. В их городке Мо-лога слухи расходились быстро, и Вере не раз шептали в уши, что в её сторону посматривает престарелый полковник Ванькин, недавно вышедший в отставку с мундиром и пенсией. Прикрывая обвислые щёки, Ванькин носил жидкие бакенбарды, беспрерывно цыкал зубом и называл её «моя роза». Вы только вслушайтесь: моя роза! Какая отвратительная пошлость!

Выход подсказала мать, сама того не подозревая, когда увидела в журнале «Нива» репродукцию картины Ярошенко «Курсистка». На картине художник изобразил худенькую барышню с книжками. Ясно виделось, что девушка бедна, вместо пальто на плечи накинута суконная шаль, щёки без румянца от недоедания и недосыпания, но глаза! Глаза с твёрдой решимостью смотрели прямо в Верину душу, заставляя её обмирать от зависти.

Мать вспыхнула яростью:

— Подумать только, откуда берутся такие девки?! И кто их воспитывает?! Кому нужна бесполезная в хозяйстве учёность?! Уехала, бросила родной дом и бегает задрав хвост незнамо где, хуже гулящей. — Палец матери ткнул в картинку, прочертив по лицу девушки прямую линию. — На цепь разгильдяек сажать, пока не одумаются!

Вера взяла журнал в свою каморку, уселась с ногами в продавленное