Книга Любовь леди Эвелин - Тина Габриэлл

— Бесс не хотела, чтобы о дневнике узнали. Она призналась в этом лишь мне, потому что больше никому не могла доверять. Я никогда не предавал ее при жизни, не предам и после смерти.

— Где сейчас дневник?

— Не знаю.

Эвелин взглянула на Джека. На его лице мелькнула ярость. Сжав губы и сузив глаза от гнева, он с такой силой распахнул дверь, что она ударилась о стену. По комнате разлетелись куски штукатурки.

— Что, черт возьми, здесь происходит?

Эвелин бросилась вслед за Джеком и схватила его за рукав:

— Подожди, Джек…

Он оттолкнул ее и свирепо взглянул на Рэндольфа:

— Вы отрицали существование дневника. Вы лгали мне. Я хочу, чтобы вы мне рассказали все. Сейчас же!

Рэндольф широко раскрыл глаза.

— Я поклялся Бесс, что не скажу о дневнике ни единой живой душе.

— Я не просто живая душа, я ваш адвокат. Единственный, кто сейчас стоит между вами и полицией.

— Вы должны понять!

— Где он сейчас?

— Не знаю. Я никогда его не видел.

— Вы лжете!

— Нет, клянусь вам!

— Ваши клятвы, как я убедился, — пустые слова. Вы уже солгали мне один раз. Послушайте меня внимательно. У меня есть одно железное правило. Клиенты должны быть абсолютны честны со мной, как бы ни ужасна была правда. Вы нарушили это правило. Я больше не буду вас защищать. Вам надо поскорее найти другого адвоката. — Джек говорил тихо, но в его голосе сквозило ледяное презрение.

Рэндольф сел на постели от удивления. Саймон так и остался стоять в углу.

Джек направился к двери.

— Идем, Эви.

Она схватила сумочку и бросилась за ним. Он уже спустился вниз по лестнице и распахнул дверь.

— Ты не можешь так поступить. — Эвелин с трудом переводила дыхание, стараясь не дать воли гневу.

— Садись в экипаж.

— Пожалуйста, не делай этого!

— Я ничего и не сделал. Во всем виноват Рэндольф со своими тайнами.

Джек повернулся и зашагал к экипажу. Кучер, заметив его приближение, выпрямился на козлах. Джек распахнул дверцу, и Эвелин не оставалось ничего, кроме как залезть внутрь.

Как только экипаж тронулся с места, она напустилась на него:

— Рэндольф не убивал Бесс Уитфилд. Он невиновен и не способен лишить человека жизни. Пора бы тебе уже это понять.

— Мне это неизвестно. Он уже солгал один раз, и вполне убедительно. Ты должна смириться с мыслью, что он вполне может оказаться виновным в смерти актрисы.

— Я не глупа, Джек. Как дочь бывшего адвоката по уголовным делам, я знаю, что существуют люди, способные намеренно лишить человека жизни и искусно лгать, чтобы выгородить себя. Но Рэндольф не из их числа. Не могу объяснить это иначе, кроме как интуицией. Он невиновен, уверяю тебя. Возможно, он солгал насчет дневника, но это вовсе не означает, что он способен напасть на беззащитную женщину и убить ее.

— Тогда зачем лгать про дневник? Если он действительно невиновен, то разве сам не заинтересован в том, чтобы его нашли? На его страницах может оказаться имя убийцы, как ты не понимаешь?

— Он объяснил, что его кузина не хотела, чтобы дневник нашли, и он поклялся исполнить ее просьбу.

Джек посмотрел на нее как на наивную двенадцатилетнюю девочку, которой Эвелин была когда-то.

— Эви, одно дело, когда мужчина обещает сохранить тайну здравствующей женщины, и совсем другое, когда он продолжает все скрывать даже после ее смерти, хотя именно правда могла бы спасти его от виселицы.

— Возможно, тебе этого не понять, но Рэндольф человек чести и, похоже, не хочет с ней расставаться даже в этой трагической ситуации.

И снова на его лице мелькнуло недоверчивое выражение.

— Значит, ничто не убедит тебя в его невиновности?

Джек выпрямился, его глаза стали похожи на два холодных изумруда.

— Меня не интересует, виновен он или нет. Мне уже доводилось представлять в суде виновных и добиваться, чтобы их судили справедливо. Я не могу допустить, чтобы клиент мне лгал. Если я должен ему помогать, то он обязан говорить только правду, какой бы горькой она ни была.

— Ты бросаешь его? Его отдадут под суд и приговорят к казни, а ты будешь равнодушно на это взирать?

— Меня это больше не волнует.

Безразличие в его голосе напугало Эвелин. Внезапно ее охватила ярость.

— Тебе просто нужен повод, чтобы отказаться от его защиты.

— Что?

— Ты хочешь избавиться от Рэндольфа из-за нашей связи. Ты сам так сказал в доме моего отца. Ты говорил, что тебе будет трудно представлять его в суде из-за меня. И даже предложил подыскать ему другого адвоката. Я отвлекаю тебя от дела, потому что мы занимались любовью, а теперь ты лишь ищешь повод, чтобы избавиться от Рэндольфа!

Джек замер.

— Ты действительно так считаешь?

Мысли Эвелин путались.

— Я больше не знаю, чему верить, Джек. Сегодня я пыталась рассказать Рэндольфу о своей измене. Я не собиралась упоминать твоего имени, но призналась бы в том, что обманула его доверие.

— Зачем?

Эвелин чувствовала себя очень несчастной.

— Потому что я не могу больше с этим жить. Потому что у меня тяжело на сердце, и я должна искупить свою вину. Но когда я увидела Рэндольфа в постели, такого отчаявшегося, такого беспомощного, я не могла заставить себя нанести ему еще и эту рану. — Ее взгляд стал умоляющим, она с трудом сдерживала слезы. — Разве ты не видишь? Если Рэндольфа осудят из-за меня, я не смогу больше существовать с этим чувством вины.

Джек коснулся ее руки.

— Ты права, Эви.

— Права?

— Я вспылил и был жесток. Я буду по-прежнему помогать ему, но он должен быть честен со мной.

— Да, да! Я поговорю с ним. Спасибо, Джек!

Эвелин бросилась к Джеку на шею и поцеловала его в щеку. Когда она собиралась снова сесть на место, он крепче сжал ее в объятиях.

— Я не должен был выходить из себя, Эви. Подсознательно я пытался покончить с делом Рэндольфа. Теряю голову, хочу прикоснуться к тебе, хочу снова заняться с тобой любовью.

Эвелин ахнула и отпрянула. Ее чувства были так непостоянны, и от его слов ее сердце учащенно забилось.

— Я не выйду замуж за Рэндольфа. Я сказала ему об этом, но он был под действием опия и, боюсь, не понял меня. В следующий раз я должна внушить ему эту мысль.

— Неплохо бы…

Джек подхватил Эвелин на колени и поцеловал ее.

Глава 32

Джек не мог удержаться. Ее слова пробили его защитную броню. При виде слез Эвелин его грудь словно сжали невидимые обручи.